Январское интервью К.Токаева напоминает когнитивный диссонанс, где, с одной стороны, президент так активно рекламирует себя как некоего реформатора, как будто в 2019 и 2022 годах он был победителем честных президентских выборов и пришел к власти с командой реформаторов, а не с коллективным назарбаевым.
Хотя, с другой стороны, долгие десятилетия он сам принимал активное участие в создание той самой политической и социально-экономической системы, которая в конечном счете и породила трагические январские события.
Если исходить из его же тезиса о том, что в их основе также лежали «многолетние нерешенные социально-экономические проблемы и общий застой, перешедший в деградацию власти и общества», то у архитектора застоя в лице первого президента второй президент, как и остальные приближенные, был прорабом.
Хотя в интервью все звучит так, как будто он пришел разворошить старое осиное гнездо извне, как некий Нельсон Мандела или Вацлав Гавел.
Более того, по его словам с 2019 года он уже взял курс «на демократизацию политической системы, либерализацию общественной жизни, демонополизацию экономики», а в 2023 году, по словам президента, «мы подошли к завершению основных политических реформ».
Интересно, и что вышло в итоге?
Власть, организовав конституционный референдум, потом досрочные президентские выборы в 2022 году, а в марте 2023 года — досрочные парламентские выборы, лишь сохранила сверхпрезидентскую систему, укрепив внутриэлитные позиции самого К.Токаева и его окружения.
При этом начав обезжиривание части олигархических групп, он не разрушил саму патрон-клиентскую систему, где, как и раньше, идет обмен лояльности на безопасность.
Как я уже отмечал в одном из своих постов, если при Н.Назарбаеве генетики установили, что способности к крупному бизнесу лучше всего передаются от тестя к зятю, то при К.Токаеве генетики внесли изменения и установили, что способность к сохранению крупного бизнеса лучше всего передается тому, кто начал делиться.
Правительство до сих пор формируется по принципу внутриноменклатурного компромисса, когда премьер-министр и министры это не команда единомышленников, а ставленники разных группировок.
В результате власть продолжает действовать в основном как «пожарники», реагируя только на уже взорвавшуюся проблему, будь-то пожары, аварии на ТЭЦ, социальные взрывы, усиливающийся дефицит воды в разных регионах страны или геополитические вызовы.
Но если в государственном аппарате и должны быть какие-либо индикаторы эффективной работы, так это замеры уровня социального напряжения в обществе. Эти замеры можно делать как через эффективную государственную статистику, которая не искажает информационный поток снизу вверх, так и через регулярные и конкурентные выборы на всех уровнях, которые четко указывают на реальный, а не мифический уровень доверия к власти, четко замеряя шкалу протестных настроений в обществе.
Но ни того, ни другого в Казахстане до сих пор нет.
И, несмотря на то, что 2023 год, по сравнению с событиями прошлого года, был более или менее спокойным, это не должно создавать иллюзию долгосрочной стабильности. Многие протестные настроения спрятаны в слепых зонах.
Как гласит второй закон термодинамики, энтропия в замкнутой системе возрастает, тем самым увеличивая потенциальный хаос. Но власть по старинке путает молчание большинства с поддержкой власти, а пассивность масс с их лояльностью к правящим кругам. Хотя отсутствие четких индикаторов оценки протестности в обществе загоняет саму власть в слепую зону, где она опять не знает ни точное количество своих противников, ни точное количество своих сторонников в этих параллельных мирах.
При этом, как и раньше, власть видит опасность и борется с протестной деятельностью открытой политической оппозиции, которая при наличии реальной многопартийности была бы частью легального политического ландшафта, выражая интересы части общества. Но власть именно ее считает своей главной угрозой, борясь с активистами, которые действуют открыто.
В результате это приводит к таким позорным вещам, как арест и приговор известному марафонцу Марату Жыланбаеву, который даже планировал участвовать в парламентских выборах, но ему не дали этого сделать.
В итоге, как и при первом президенте, отсутствие публичной политики консервирует стерильную политическую систему, где на первый план выходит кулуарная политика, в которой все вопросы, связанные с будущим страны, сводятся только к внутриаппаратным отношениям, где любой серьезный конфликт (возникший по внутренним причинам или инициированный извне) может дестабилизировать страну.
При этом наивно считать, что можно контролировать ситуацию не имея разных и многочисленных эффективных модераторов и посредников во время кризисной ситуации, начиная от электоральных, конкурентных политических партий, органов местного самоуправления и заканчивая профсоюзами.
Ведь они принимают участие в идентификации рисков, их анализе и классификации, а также в мониторинге ситуации после принятия тех или иных политических решений и участвуют в выработке мер по внесению изменений в проводимую политику с целью минимизации политических и социально-экономических рисков.
В противном случае накопленный социальный пар, который не находит выхода через каналы публичной политики, рано или поздно, взрывает котел.
