«Экстремизм» в Кыргызстане — не юридическое понятие, а резиновый ярлык, который власти натягивают на любого, кто им не нравится. Один из самых известных правозащитников Центральной АзииЕвгений Жовтис в интервью изданию «Клооп» объясняет, как постсоветская карательная система лишает граждан голоса, и почему борьба за смысл слова «закон» стала борьбой за человеческое достоинство.
— Суд в Бишкеке объявил материалы Kloop, Temirov Live и «Айт-Айт-Десе» экстремистскими. У нас это первый подобный случай, но в Казахстане такое уже было. Кого и за что признают экстремистами у вас?
— Чтобы обсуждать эту тему, нам надо, по Декарту, определиться с понятиями. Дело в том, что то, что обозначено в законодательстве как Казахстана, так и Кыргызской Республики, как «экстремизм», в международном праве не имеет юридического определения вообще.
Термин «экстремизм» используется, главным образом, политиками, политологами и социологами. Но на уровне международного права юристы чаще используют термин «насильственный экстремизм» — когда есть такой обязательный квалифицирующий признак, как насилие. То есть это экстремистские преступления с обязательным насильственным компонентом.
Когда речь идет о средствах массовой информации, общественных организациях, гражданских активистах, журналистах, правозащитниках, об их привлечении к уголовной ответственности — нужно доказывать, что в их выступлениях, текстах, материалах содержатся призывы к насилию. И не просто призывы к насилию, а существует реальная угроза насилия. Тогда это соответствует принципу юридической определенности, предсказуемости и международным стандартам.
В нашем законодательстве, так же, как и в российском, термин «экстремизм» международные эксперты называют крайне расплывчатым. И это делает его удобным для использования в политических целях. Нужно четко себе представлять, что мы имеем дело с юридически неопределенным термином, который можно интерпретировать как угодно. Это первый момент.
Второй момент: и в Казахстане, и в Кыргызской Республике, и в России по существу не действует известный в международном праве и вообще в мире принцип Rule of Law, или верховенство права. Мы существуем в системе Rule by Law — управление при помощи закона.То есть закон у нас подчинен политике и применяется, интерпретируется в соответствии с политическими предпочтениями и политической целесообразностью.
Это как бы такая исходная точка, потому что дальше все уже, так сказать, понятно. Дальше мы только можем оценивать, с какой степенью абсурдности выносятся приговоры или принимаются решения. В том числе, запреты за «экстремизм» или за «экстремистскую деятельность» в отношении СМИ, политических партий, общественных организаций.
— Вам приходилось защищать тех, кого в Казахстане признавали «экстремистами». Что это за истории?
— Одно из дел, в которых я принимал непосредственное участие, было связано с ныне запрещенной за экстремизм партией “Демократический выбор Казахстана” (ДВК). Что интересно, она была запрещена за «экстремизм» трижды: сначала как политическая партия, потом как партия под другим названием — в 2012, а потом как движение — в 2018.
Первый раз ее запретили в 2006 году. Суд усмотрел у этой партии экстремизм после выборов 2005 года. Партия с их результатами не согласилась, заявила, что выборы были сфальсифицированы, представила огромное количество разных доказательств. И в своем заявлении они написали, что оставляют за собой право призвать граждан к акции гражданского неповиновения — в знак протеста против того, что их голоса не были надлежащим образом посчитаны.
Каждому сколько-нибудь образованному человеку, который знаком с концепцией акций гражданского неповиновения, понятно, что это акции ненасильственного характера, однозначно. Тут можно ссылаться — я это делал в суде — на Мартина Лютера Кинга, на Махатму Ганди и рассказывать про акции ненасильственного сопротивления.
Что сделали власти? Они представили суду заключение двух экспертов-филологов, которые провели анализ этого словосочетания, проанализировав каждое слово отдельно. То есть отдельно слово «акции», отдельно слово «гражданского» и отдельно слово «неповиновение».
И указали, что неповиновение в определенных условиях может привести к насилию — поэтому в своем заявлении эта партия якобы «призывала к насильственному свержению конституционного строя». Что и явилось основанием признать ее «экстремистской» и запретить.
— Напоминает экспертизы по делу «Клоопа». Когда им надо было нас закрыть, эксперты доказывали, что из-за наших материалов у кого-то могут возникнуть «сексуальные аномалии». А когда они решили взять в заложники наших бывших сотрудников и признать нас экстремистами — вменили «призывы к свержению власти».
— Там была еще очень интересная процедура, я о ней два слова скажу для сохранения этого в истории. Дело в том, что в суде первой инстанции нам не дали возможности допросить этих экспертов. Но в Алматинском городском суде председательствующий нам неожиданно это разрешил.
У нас было четыре человека со стороны этой политической партии, со стороны ответчика. Был я, как их представитель, был председатель этой партии, был ещё один юрист и был бывший генеральный прокурор — один из лидеров другой оппозиционной партии, который тоже представлял их интересы. Ну, вы можете себе представить уровень бывшего генерального прокурора с точки зрения юридических знаний.
Так вот, когда эта экспертка встала на место для допроса, я открыл рот, чтобы задать первый вопрос. И вдруг председательствующий обращается ко мне: «Господин Жовтис, в суде второй инстанции вы, наверное, знаете, свидетелей и экспертов допрашивают только через председательствующего».
Я в совершенном ошалении говорю: «А где это написано? Вот у меня Гражданский процессуальный кодекс. Где тут это написано?» Он отвечает: «Я вам не буду читать ликбез, но это так».
Я локтем немного задел бок бывшего генпрокурора, мы в хороших отношениях были: «Вы что-нибудь знаете об этом?» Он говорит: «Первый раз слышу».
Тогда я решил, хорошо, раз вы установили такие правила, давайте я задам вопрос вам. И я говорю: «Уважаемый господин председательствующий, спросите у уважаемого эксперта вот об этом». На чтo председательствующий говорит: «Уважаемый эксперт, вы можете не отвечать на этот вопрос».
Я спрашиваю председателя, почему. Он говорит: «Господин Жовтис, вы же знаете, что в суде вопросы суду не задают».
Я говорю: «Так я же вопросы не суду задаю, я через вас задаю их эксперту, потому что вы установили такую процедуру». Он говорит: «Хорошо, у вас еще вопросы есть?» Я говорю: «Да нет, они как-то кончились, потому что они через вас, как через ниппель, не проходят».
То есть, ну, понятно, что это все — совершенно кафкианская процедура. Понятно, что решение было вынесено о запрете этой партии за «экстремизм», и экстремизм содержался только вот в этой фразе, которую вот таким образом интерпретировал эксперт.
— А второй раз эту партию за что запретили?
— Второй раз ее запретили по результатам процесса против ее лидера Владимира Ивановича Козлова. Процесс проходил в городе Актау на западе Казахстана после трагических жанаозенских событий. Козлова обвиняли по экстремистской статье — так называемое «возбуждение социальной розни».
Спецназ расстреливает бастующих нефтяников в Жанаозене, 2011 год. Видео Respublika.kz.media
Партия тогда уже была незарегистрированной партией «Алга!». И тогда появился другой эксперт — господин Грачев из Нижнего Новгорода, из России, которого пригласила наша Генеральная прокуратура. Мне российские коллеги тогда сказали, что Грачев вроде защищал докторскую по обсценной лексике. То есть был, видимо, специалистом по мату.
В своей экспертизе он установил замечательные «социальные группы», между которыми господин Козлов якобы «возбуждал рознь». Первой «группой» были оппозиционный политик Мухтар Аблязов и его сторонники, а второй «группой» был президент, государственные органы и бизнесмены. Великие социологи прошлого, наверное, перевернулись в гробах от такого группирования.
— Кого еще в Казахстане таким образом запрещали?
— Практически одновременно с запретом партии «Алга!» запретили еще ряд оппозиционных СМИ: газеты «Республика», «Взгляд» и другие.
А в третий раз партию — она тогда была движением «ДВК» — запретили уже в 2018 году. За то, что оно якобы формирует «негативный образ действующей власти, провоцирует протестные настроения, планомерно разжигает социальную вражду и рознь».
— Вот это вообще как под копирку из дела «Клоопа»… Какие правовые последствия влечет в Казахстане признание организации «экстремистской» и осуждение человека по «экстремистским» статьям?
— В общей части Уголовного кодекса Казахстана есть перечисление статей, которые относят к террористическим, и есть перечисление статей, которые относят к экстремистским. Статья о разжигании розни, например, относится у нас к экстремистским. По этим статьям людей обвиняют и осуждают за экстремизм.
В свою очередь по искам Генеральной прокуратуры в гражданском порядке признают экстремистскими организации — не обязательно зарегистрированные, а какие-то даже неизвестные, без их участия. То есть они могут и не знать, что их экстремистскими признали.Таким же образом признают экстремистскими и запрещают различного рода книги, материалы — в основном религиозного характера.
Любой человек, который был осужден по таким “террористическим и экстремистским” статьям, с момента вынесения обвинительного приговора автоматически включается в так называемый «Перечень лиц, связанных с финансированием терроризма и экстремизма”. Хотя в 99% случаев они ничего не финансировали — потому что по финансированию терроризма и экстремизма у нас есть отдельная, самостоятельная статья.
Включение в этот перечень влечет серьезные ограничения в социальных и экономических правах. Вы не можете заняться индивидуальным предпринимательством. Вы не можете открыть коммерческую организацию. Вы не можете пользоваться деньгами со своего счета — только в рамках лимита, который установило государство (примерно $160 в месяц на члена семьи).
Кроме того, ваш ИИН (индивидуальный идентификационный номер) оказывается в так называемой красной зоне. И у любого нотариуса или везде, где вы пытаетесь какие-то государственные услуги получить, это выплывает.
У нас было дело, которое мы довели до Верховного суда: человек не мог водить машину, потому что страховая компания не могла оформить ему соответствующий полис. Потому что в электронной базе единой он был зафиксирован как лицо, включенное в этот перечень.
— У Козлова, председателя партии «Демократический выбор Казахстана», были такие ограничения?
— Да, когда господин Козлов освободился и первый раз пришел к нотариусу, у нотариуса в базе высветилась красная косая надпись: «Нежелательное лицо».
Тут большое количество разного рода правовых последствий. Причем нужно иметь в виду, что срок, в течение которого человек оказывается в этом перечне, со всеми ограничениями его прав — весьма длительный.
Если человек в местах лишения свободы, он находится в перечне до конца срока. Часто тем, кто осужден по “политическим” статьям, по приговору еще добавляют так называемое дополнительное наказание — запрет заниматься общественной, профсоюзной, религиозной деятельностью и так далее.
Обычно это от 3 до 5 лет, но по закону может быть и до 10 лет. Все это время человек тоже находится в перечне.
А после того, как закончился срок вот этого дополнительного наказания, начинает течь так называемый срок судимости, который зависит от тяжести преступления. Там по небольшой тяжести 3 года, по тяжким — 6 лет, по особо тяжким — 8 лет. То есть в сумме человек может находиться в этом списке до 18 лет. Без всяких шансов оттуда как-то выбраться.
— А что грозит в Казахстане организациям?
— Если организация признана экстремистской, то дальше это работает как чиллинг-эффект (эффект устрашения). Власти отслеживают социальные сети ее членов, близких к ней людей, переписки и так далее. И вот они устанавливают, что кто-то сослался на эту организацию, перепостил какой-то ее материал или что-то с ее упоминанием, что-то лайкнул, если она за границей. Дальше этого человека привлекают к ответственности по статье 405 УК РК об «участии в деятельности экстремистской организации».
Соответственно, и сроки там приличные: можно огрести и 5 лет лишения свободы. Хотя по существу никакого он участия не принимал, это просто интерпретация. И главным доказательством служит в данном случае то, что эта организация отнесена к экстремистской, а он ее каким-то образом там упомянул, или где-то посетил какой-то ее сайт, или еще что-нибудь подобное.
— Да, это тоже очень похоже на кейс «Клоопа», «Айт-Айт-Десе» и Temirov Live. Суд причислил нас к «экстремистам» заочно, не уведомив даже адвокатов. И люди из окружения шефа ГКНБ тут же стали писать в соцсетях, что теперь все, кто будет нас репостить, залетят под статью. Они это подчеркивали. Я так понимаю, это и было одной из главных целей.
— Абсолютно. Я вам даже больше скажу: если, например, говорить о религиозных объединениях, то люди могут даже понятия не иметь, что эта организация отнесена к экстремистским.
Более того, такой организации может и не существовать — как вот этот классический пример «ЛГБТ-движения» в России, которое было запрещено как экстремистское. Но любую вашу ссылку или посещение какого-то сайта этой организации, или сайта, в котором об этой организации что-то говорится, власти могут интерпретировать как участие в ее деятельности.
Поэтому да, это та же самая технология. И у нее есть две ключевых цели. Первая — отвадить людей от данного СМИ или организации. То есть чтобы люди не посещали, просто запугать. И вторая цель — иметь в руках инструмент, который позволит в любой момент неугодных, скажем так, лиц «подвесить» за участие в экстремизме. Эту вторую цель я бы назвал главной.
Насколько я понимаю, у вас, как и у нас, нелояльные, независимые, оппозиционные и прочие лица находятся под колпаком, постоянно отслеживаются. И на них набирается портфель «компромата», будем так это называть, чтобы при необходимости это включить.
Более того, у нас пока до этого не дошли, у вас надеюсь тоже — но в России перевернули принцип действия уголовного закона во времени. Там сейчас привлекают к ответственности людей, которые, скажем, отправляли донаты Фонду борьбы с коррупцией Навального до того, как ФБК был признан экстремистской организацией.
— В России не только это делают. Там еще могут признать «длящимся преступлением» пост, опубликованный задолго до того, как автора признали экстремистом, иноагентом или нежелательным лицом.
— Абсолютно верно. Это то, с чего я и начал, когда говорил о Rule by Law: не верховенство права, а управление при помощи закона. То есть это интерпретация закона, использование закона для политических преследований, ну и вообще для любых других политических целей, которые властям нужны. И в этом смысле возможности для интерпретации, волюнтаризма и произвола безграничны.
Потому что правовая система — и кыргызская, и наша, и российская — это постсоветские правовые институты. Судебная система, органы безопасности, органы правоохранительной полиции и органы прокуратуры — они все по существу остались такими же, как были в СССР. Несмотря на то, что там сменился персонал, они себя воспроизводят.
И, что самое главное, они воспроизводят свое представление об отсутствии у людей политической субъектности, вообще какой-либо субъектности. То есть люди для них — это подведомственное население. И дальше органы национальной безопасности, прокуратура и суд этот подход к людям просто «оформляют». С разной степенью юридической грамотности.
— Вы говорили, что первый раз политическую партию в Казахстане признали экстремистской еще в 2006 году. Казахстан был пионером в этом плане?
— Нет, я думаю, что пионерами были все-таки наши дорогие соседи — Туркменистан и Узбекистан. Они это все дело захлопывать начали еще в начале девяностых. Я помню, что закрывали за экстремизм или еще каким-то подобным образом Демократическую партию Туркменистана.
Потом была борьба с оппозиционными движениями «Бирлик» и «Эрк» в Узбекистане. Это были девяностые годы.
У нас 164 статья УК о разжигании разных видов розни появилась в 1998 году. А печально известной 174 статьей она стала в новом Уголовном кодексе в 2014 году. Поэтому я не скажу, что тут Казахстан был первопроходцем.
Но наши страны, они же как сообщающиеся сосуды. ОДКБ, Шанхайская организация сотрудничества — весь вот этот клуб авторитарных правителей, клуб диктатур постоянно обменивается опытом.
— Только Кыргызстан долго отставал в этом плане от соседей…
— Да, ну вы же были островком демократии. Вы долгое время держались, у вас общество гражданское было значительно сильнее. У вас до недавнего времени и политическая оппозиция в парламенте присутствовала, а у нас ее нет уже почти двадцать лет. Но сдвиг к авторитарности при нынешнем президенте с запозданием привел Кыргызстан к тому, что у соседей наступило раньше.
— Давайте вернемся еще немного к последствиям для тех, кто попадает в список «экстремистов». Много ли вообще таких людей и организаций в Казахстане?
— В списке лиц, которые финансируют терроризм и экстремизм, больше тысячи фигурантов. В какой-то момент даже было, по-моему, 1200. Это публичный список, вы можете его посмотреть на сайте Генпрокуратуры Казахстана. Там есть Центр правовой статистики, он ведет перечень материалов разного рода, их там несколько тысяч. Туда же включают организации, которые признали террористическими, например, ООН или ШОС и ОДКБ.
Тут нужно понимать, что включение в эти списки, отнесение к экстремистским организациям и материалам — у этого же есть и определенные психологические последствия, очевидные совершенно. Кому приятно, если его называют экстремистом? Или террористом, тем более?
Например, у нас была партия «Коше партиясы» («Уличная партия»). Это такое движение гражданских активистов, отделившихся от «Демвыбора». Оно было достаточно аморфным, зарегистрировано никогда не было, у него не было конкретных лидеров — но его тоже признали экстремистским и запретили.
В этом движении было несколько человек, которые говорили о политических и социальных проблемах. И они подверглись буллингу и стигматизации. Особенно со стороны разных ботоферм, троллей разных, которые работают на зарплате или “по зову сердца” занимаются шельмованием.
Кроме того, как вы понимаете, такие люди, даже если они не осуждены и против них нет уголовных дел, находятся под негласным надзором. При необходимости за ними устанавливают так называемое наружное наблюдение, к ним и к их семьям больше внимания, иногда на них давят через родственников. Особенно если человек не прекратил свою гражданскую активность.
Я, например, правозащитник. Я не отношусь к «экстремистам» и не считаю себя оппозиционером в смысле борьбы за власть.
Но власти считают иначе. Для них оппозиционер — это ругательное слово, со всеми вытекающими последствиями. Соответственно, даже тех, кто не был осужден, начинают прямо или косвенно поддавливать. Появляется угроза административного и уголовного преследования путем подбора доказательств, что они продолжают участвовать в деятельности запрещенной организации. Особенно если она или ее лидеры переместилась за рубеж.
У нас, например, есть так называемые превентивные задержания. Абсолютно незаконные, когда люди в соцсетях обсуждают вопрос о том, что надо выйти на какой-то митинг или демонстрацию. И даже если она была разрешена, в согласованный день с утра этих людей начинают задерживать. И держат до вечера в полицейском участке без предъявления каких-то обвинений.
Просто держат, а потом заставляют писать какие-нибудь объяснительные, которые большинство из них писать отказывается. Потом выпускают — и скажи спасибо, что тебя отпустили.
— Боюсь, что эту станцию Кыргызстан уже проехал. Вы, наверное, слышали историю о защитниках Кемпир-Абада. Их сначала тоже шельмовали, а потом арестовали, вменив им то, чего они не совершали — попытку свержения власти и так далее. Их продержали за решеткой год. И выпустили, видимо, с условием, что они будут молчать. Потому что с тех пор многие из них молчат.
— Да, ну тут понятно. Технология та же самая.
— А сталкиваются ли люди, попавшие в этот список «экстремистов», с невозможностью, например, продать или купить собственность в Казахстане?
— Прямо в законе и в подзаконных актах не написано, что фигурант списка не может совершать сделки. Но, например, чтобы продать собственность, вы должны обратиться к нотариусу. И он увидит на экране ваш ИИН с отметкой, что вы включены в этот список.
Во-вторых, если вы продаете собственность, то за нее вы получаете какие-то деньги. А у вас ограничены возможности пользоваться деньгами, потому что вы в списке финансирующих терроризм и экстремизм.
Мы, кстати, правила об этом перечне пытались обжаловать в суде. Мы дошли до Верховного суда, и в ходе этих судебных разбирательств была тоже очень забавная, если можно так выразиться, картинка.
Согласно нашему гражданскому процессуальному законодательству, если суд считает, что вопрос не входит в его компетенцию, суд должен в своем решении написать, а куда с этим вопросом обращаться.
И вот суд первой инстанции нам написал, что правила внесения в перечень «экстремистов» не могут рассматриваться в порядке гражданского производства, и это не его компетенция. Но куда обращаться, не написал.
Мы — в апелляционный суд. Говорим: «Уважаемые, мы вас не спрашиваем уже об этих правилах. Мы спрашиваем, куда обращаться. Потому что, согласно такой-то статье гражданского процессуального кодекса, вы должны написать, куда обращаться». Апелляционный суд сделал такую же физиономию и тоже ответил, что мы не можем рассмотреть. Но ничего больше не сказал.
Мы обратились в Верховный суд. Но и Верховный суд сделал то же самое! То есть три суда не выполнили требования закона. Они просто сделали вид, что они этот вопрос не слышали и следовать этой норме закона не хотят.
— Граждане Казахстана, которые попали в этот список, сталкивались с какими-то проблемами за рубежом? Государства же обмениваются правовой информацией. Россияне, например, пишут, что иностранные банки, увидев флажок «экстремизма» напротив имени человека, не хотят разбираться и на всякий случай блокируют его счет. А потом человек долго ходит и напоминает, что вообще-то в России политический террор. И доказывает, что его включили в список экстремистов по политическим мотивам.
— Я о таком пока не слышал — ну, кроме случаев, когда у осужденного еще срок не закончился. Например, он уехал за границу, а у него еще условный срок или или еще что-то продолжается. Проблемы обычно возникают в наших банках, где у человека счета.
Но тут еще надо отметить, что нормы, связанные с перечнем «экстремистов и террористов», появились в законодательстве Казахстана в 2016 году. И мы достаточно долго, лет пять или шесть с ними боролись.
Потому что в первой редакции у человека не было возможности из этого списка уйти, пока не закончились все сроки: срок основного наказания, дополнительного и судимости. Потом, в 2021 году, они добавили норму, что прокуратура, Комитет национальной безопасности и полиция имеют право сами исключить человека из этого перечня. Если сочтут, что уже нет необходимости его там держать. Хотя это тоже волюнтаризм, потому что непонятно, как они это решают. И понятно, что, особенно по отношению к так называемым «религиозникам», они использовали это как кнут и пряник, чтобы вербовать в агенты, добывать информацию.
— То есть, по сути, это поражение в правах, что-то вроде гражданской казни. Ты вроде бы гражданин, но если ты находишься внутри страны, ты сделать ничего не можешь. А вот с тобой могут сделать что угодно.
— Ну, если вы помните, такая практика существовала и в Советском Союзе. Там это так и называлось: поражение в правах, когда человек буквально лишался целого ряда прав. Ну, помните, знаменитый «101 километр», и вот это вот все.
— Кажется, и это мы уже переплюнули. В России есть «иноагенты», «нежелательные организации» и список экстремистов Росфинмониторинга. В Кыргызстане закон об «иностранных представителях» как будто пока не применялся. Но зато начали вносить в список экстремистов.
— У нас в Казахстане в 2016 году тоже появился перечень организаций и физических лиц, которые получают иностранное финансирование. Правда, ограничено это только тремя целями: если финансирование получено на социологические опросы, на любые виды правовой помощи, и если получатель занимается сбором и анализом и распространением информации. Последние два пункта бьют по правозащитникам и СМИ.
Сначала это было просто включено в Налоговый кодекс как обязанность отчитываться. С 2022 года власти стали публиковать перечень этих лиц. И, соответственно, всех, кто был включен, стали обзывать «иностранными агентами», хотя юридически такого термина у нас нет. А сейчас вот Министерство финансов предлагает с 1 января 2026 года включать в этот перечень всех доноров иностранных, кто какую сумму дал и куда эти деньги потом пошли.
Все это, конечно, обосновывается «прозрачностью» для национальной безопасности. Хотя я недавно давал большое интервью и сказал, что ну какое отношение это имеет к национальной безопасности? Это же не про тех, кто что-то там скрыто делает, это «поиск под фонарем».
Потому что все, кто включен в этот перечень, и так отчитываются, и все эти данные власти уже давным-давно собирают и имеют. Все это нужно только для стигматизации, дискредитации, больше ни для чего. Как и в России. Единственное, что там «иноагентство» влечет за собой серьезнейшие поражения в правах, в том числе и в имуществе. У нас этого пока нет.
— Как вы думаете, властям Казахстана удалось запугать людей? Они добились, чтобы граждане избегали лайкать и репостить материалы тех, кто причислен к экстремистам? Или люди по-прежнему все это смотрят и черпают какую-то информацию, которой нет в официальных источниках?
— Наши власти действуют точечно. Они не идут с широким неводом, как в России, а бьют по самым известным активистам, которые обладают каким-то мобилизирующим потенциалом. Вокруг которых возникает какое-то бурление, на кого ориентируются люди. По таким, как Думан Мухаммедкарим — журналист, который сейчас находятся в местах лишения свободы. Или оппозиционный политик Марат Жыланбаев.
- Почему приговор Думану Мухаметкариму – политический. Мнение правозащитника
- Семь лет тюрьмы Марату Жыланбаеву. Комментарии к приговору
Поэтому пока они, скажем так, не создают ощущения, что нельзя ничего лайкать, ничего постить и так далее. Общество в целом продолжает пока что-то там читать, на что-то реагировать, и власти не особо на это давят.
Но в целом, в Казахстане ведь эти процессы начались не вчера. Они начались в 1998 году, когда был проведен тендер на радиочастоты и были уничтожены независимое радио и телевидение. Потом был 2006 год, когда оппозиционные партии начали признавать экстремистскими. В 2012 году произошел, по существу, разгром политической оппозиции, которой сейчас просто нет.
Давлением на отдельных гражданских активистов власти уже просигналили обществу все, что хотели. Признание кого-то экстремистом добавляет к этой атмосфере, так сказать, лишь немного осторожности. Но, тем не менее, мягкое сползание к более жесткому авторитаризму, конечно, очевидно.
— Может быть, в этом смысле Кыргызстан уже впереди, потому что атмосфера страха у нас в обществе явно есть.
— Да, это видно очень сильно, я вам прямо могу сказать, потому что сам это наблюдаю. Я хорошо достаточно знаю Кыргызстан, я у вас множество раз был, вел в Бишкеке последние лет шесть Школу по правам человека для молодых правозащитников. И я заметил, что у вас очень резко стал себя вести Комитет национальной безопасности.
Было видно, как он приобретал и приобрел очень большую силу, стал действовать достаточно жестко. И — самостоятельно, в значительной степени без политической оглядки, в частности, на международную реакцию.
В Казахстане не так, здесь это все политически очень управляемо. Казахстан и при Токаеве продолжает стараться демонстрировать определенную, ну, скажем так, политическую терпимость. При полном контроле и при зачистке поля. А у вас в Кыргызстане я был последний раз в ноябре прошлого года — и уже было видно, конечно, вот это, так сказать, запугивание. Достаточно серьезное.
Такая же ситуация наблюдалась предыдущие лет пять в Таджикистане. Там, особенно после разгрома партии Исламского возрождения и событий в Горном Бадахшане, точно так же стали действовать. Из Таджикистана года три-четыре назад начали убегать правозащитники, журналисты, гражданские активисты. Потому что резко изменилась ситуация. И сейчас там, конечно, защитой политических прав и гражданских свобод заниматься практически невозможно.
УЗНАТЬ БОЛЬШЕ про преследования журналистов в Кыргызстане:
- Осудили заочно: суд в Бишкеке признал экстремистскими материалы «Клоопа», Temirov Live и Ait Ait…
- «Абсурдное решение». CPJ осудил приговор по делу «Клоопа»
- Как в Кыргызстане расправляются с изданием «Клооп»
- Как из Кыргызстана делают диктатуру. Мнение Темура Умарова
БОЛЬШЕ оперативных и важных НОВОСТЕЙ в нашем Telegram-канале:
https://t.me/respublikaKZmediaNEWS
ПОДДЕРЖИТЕ «РЕСПУБЛИКУ»
_
В Казахстане почти нет независимой прессы. Власти сделали все возможное, чтобы заткнуть рты журналистам, осмеливающимся их критиковать. В таких условиях редакции могут рассчитывать только на поддержку читателей.
_
«Республика» никогда не зависела ни от власти, ни от олигархов. Для нас нет запретных тем. УЗНАТЬ БОЛЬШЕ О НАС можно здесь.
_
Поддержать нас можно разными способами — они указаны на этой странице.