Прошел митинг, посвященный памяти погибших в ходе январских событий. Что он показал? Что митинговать в Казахстане желающих не прибавилось. Увы!
Казалось бы, на волне возмущения расстрелом мирных (пусть и не всегда) митингующих и зверствами полицейских, выбивающих пытками признательные показания у задержанных, должен был совершиться разрыв шаблона и вместо привычных 300–700 человек на митинг должны были выйти 5–10 тысяч.
Ничего подобного! Все те же 300–700 человек. Но это капля в море праведного возмущения и революционной смелости, которые бушуют в соцсетях.
Получается, социальные сети и реальность офлайна — это два разных мира. Которые если пересекаются, то в пределах нескольких тысяч человек.
Похоже, ошибаются те, кто говорит, что казахстанцы после январских событий стали другими и перестали бояться. Увы! Их понять можно: мы охотно верим тому, чего желаем. Но реальность говорит о другом.
Последние два митинга подтвердили тезис, высказанный еще Нурбулатом Масановым на заре нашей независимости, что патронатно-клиентские отношения внутри традиционных кланов способны легко вывести на улицы десятки тысяч своих сторонников, тогда как гражданское общество в Казахстане не в состоянии этого сделать в силу его слабости.
Да, в Казахстане нет гражданского общества, способного консолидировать людей на какие-то масштабные политические акции, собирающие десятки и сотни тысяч сторонников. К сожалению, их просто нет.
Сегодня уровень гражданского участия людей в социально-политических событиях очень ограничен. Даже у продвинутой части общества нет понимания гражданской ответственности за происходящее в стране. А у большинства казахстанцев не изжиты верноподданнические настроения по отношению к власти. А это в плане проявления гражданственности вообще дремучее болото.
И еще один печальный результат январских событий. Отвечая на вопрос: «Что это было?», страна разделилась на два лагеря. На тех, кто видит в протестовавших революционеров, борцов с прогнившим режимом, и на тех, кто считает их бандитами и грабителями.
Отсюда возникла мощная политическая поляризация общества. Одни выступают против Токаева, не веря в его обещания изменить страну. Другие – поддерживают его и надеются на то, что при нем будет лучше, чем при Назарбаеве. Жесткая дихотомия при наличии разных непринципиальных оговорок и условий.
И совсем мало тех, кто смотрит на события глубже и считает, что у устроивших беспорядки в Алматы революционными были только лозунги, которые озвучивали оказавшиеся в их рядах гражданские активисты и люди из «старой» оппозиции (а это в пределах все тех же 300-700 человек).
Остальные участники событий преследовали совершенно другие цели, не имеющие к этим лозунгам прямого отношения. Это прежде всего боевики, подготовленные и нанятые людьми из клана Назарбаева, и примкнувшие к ним маргиналы с окраин города.
Эта точка зрения предлагает отделять мух от котлет и понимать, что в событиях присутствовали интересы различных групп людей. Это был некий микс различных социальных, экономических и политических претензий. Из-за чего невозможно дать однозначную оценку происшедшего. Однако это мнение сегодня оказалось на периферии общественного дискурса.
Главным же в этом дискурсе остается выяснение отношений между двумя основными оценками событий. Тех, кто верит Токаеву и радуется его победе над «террористами», или тех, кто видит в нем продолжение политического курса Назарбаева и готовится дать ему бой на следующих президентских выборах.
Кого больше? Это самый интересный момент противостояния. Пока все на уровне ощущений и предположений, социологи молчат.
От ответа на этот вопрос во многом будет зависеть то, что будет происходить в Казахстане в постназарбаевскую эпоху. В том числе и то, как быстро будет происходить становление гражданского общества, так не хватающего стране.
