Так получилось, что лет до пяти-шести я не знал, что люди делятся на нации. Я думал, что люди делятся на хороших и плохих. На добрых и злых. На взрослых и детей. Так оно и было, пожалуй. И так и остается для меня по сию пору.
Признаться, в том возрасте я даже не задумывался – кто я сам такой? Я думал, что я друг Кости Пинского, который жил с нами по соседству. И что Костя Пинской – мой друг. Потому что мы все время были вместе: играли вместе, ели вместе, катались на моем ослике вместе, одним словом, жили вместе. И между нашими дворами не было границ. Не было забора. Зачем он? Только мешает.
Его престарелая бабуля, подслеповатая смешная старушка в очках с толстыми линзами (баба Шура) шила нам рубашки и вязала носки – сразу на двоих. А моя мама все время пыталась накормить Костю, потому что он был дрыщ и у него выпирали ребра из-под майки. А еще он был рыжий, и у него почему-то быстро росли волосы, и мой отец часто его стриг. Машинкой. Садил его на табуретку прямо посреди двора и водил машинкой по голове, и вокруг потом ветер долго играл рыжими вихрами…
Дома у нас на этажерке, тесно прижимаясь к друг другу как близкие друзья, стояли книжки. Ауэзов, Абай, Толстой, Чехов, Бальзак, Хемингуэй, Артур Конан-Дойл… Мама говорила, что это писатели, что они все великие, много чего доброго сделали для людей, и что они все разные.
Рядом рядами располагались виниловые пластинки: Курмангазы, Даулеткерей, Дина Нурпеисова, Моцарт, Бах, Гендель, Рахманинов… Они тоже стояли все вперемежку и в ряд. «А это – композиторы, – говорила мама. – Они тоже разные, и все великие».
А мы были просто пацаны. И мы тоже все были разные. Случалось – дрались. Но на следующий день мирились. Всякое было, пацаны же. У меня до сих пор сохранились какие-то фотографии, где мы стоим все в ряд или просто в обнимку.
Костя, конечно, был самый близкий, но и с остальными я виделся почти каждый день. Мы постоянно гоняли в футбол или же ходили в горы за диким луком. Иногда отправлялись в холмы за сусликами. Лучше всех капканы ставил Мустафа Гасанов. Он никогда не возвращался без добычи. А норы лучше всех выискивал Рудик Нидерквель. Шкурки мы относили потом дяде Саше Николенко – совхозному зоотехнику. За каждого суслика он давал нам по двадцать копеек. На общую выручку мы покупали в сельском магазине лимонад «Буратино» и халву…
Сейчас я думаю, что все мы тогда жили одной большой семьей. Казалось, наши родители не делили нас. Мы были общими. Это уже потом, в начальных классах школы, выяснилось, что все мы – разные. Разные в смысле наций. Кто-то немец, кто-то русский, кто-то месхетинец, а кто-то уйгур. Но это открытие ничего не меняло. Костя не перестал был Костей, а Рудик – Рудиком.
Так мы росли. Я это хорошо помню.
В эти дни, когда на Кордае происходят страшные события, мне на память приходит мой духовный Учитель – Герольд Карлович Бельгер. Вы наверняка должны его знать. Гера-ага. Мне в каком-то смысле повезло. Я много лет был с ним рядом, а последние годы так и вовсе воспринимал его как своего отца…
Родился Гера-ага на Волге. В семилетнем возрасте его с родителями сослали в казахские степи. В далекий поселок Кара Откел, что в Северном Казахстане. Для ребенка это было трагедией. Он оказался «во враждебной среде»: все чужое – быт, нравы, язык. Но со временем маленький Герольд освоился. Вернее, ему помогли. Новые друзья – казахи. Они помогли ему освоить и быт, и нравы, и язык.
Причем так, что со временем Герольд Карлович настолько проникся, что выучился на педагога и стал преподавать казахам их же родной язык. Позже он взялся за литературу и перевел на русский с немецким невероятное количество произведений казахских авторов. Так он стал ярым защитником казахского языка и его популяризатором. За что я, любя, называл его «мамбетом»! Он не обижался, наоборот – гордился. По сути, Гера-ага был живым символом подлинного интернационализма.
…Когда у него случился пятый инфаркт, я поехал забирать его из больницы. Мы медленно шли к моей машине, когда он вдруг остановился и тихим голосом сказал:
– Ей, бала, егер ертең менімен бірдеме болып қалса, достарымның қасына жатқызасың… (Если завтра со мной что-то недоброе случится, положишь рядом с моими друзьями).
А его друзьями были, в основном, поэты и писатели. Многие из них покоятся нынче на Кенсае.
…Я сам опускал его в могилу. Как он и просил – положил рядом с друзьями. Неподалеку от него лежит Кадыр Мырзалиев, чуть дальше – Баккожа Мукай, Ащирбек Сыгай, ну и все остальные… И Гера-ага – единственный инородец, – что лежит на Кенсае рядом с казахами… В казахской земле… Но кто посмеет сказать, что он там – чужак?
Так вот, в эти дни я все чаще вспоминаю его слова:
– Ей, бала, – говорил мне мой Учитель, – запомни, не бывает плохих народов, бывают плохие люди. Это как в природе: есть цветы и есть сорняки. А они растут везде.
Наблюдая за истерией, что творится в соцсетях, за тем, как иные «сорняки» собирают очки на людском горе, я понимаю, как он был прав, наш Гера-ага: нет плохих наций, есть отдельные персонажи. Сволочи! Нелюди! К сожалению, они обитают везде.
Это они сегодня занимаются стравливанием, нагнетают страсти и спекулируют на гнилых идеях.
Это они в тридцатые годы писали доносы на своих соседей, а сегодня вдруг озаботились чистотой крови. Они позиционируют себя патриотами. Защитниками национальных интересов. В своих призывах они говорят о готовности «умереть за отечество». Если их не попытаться образумить, они завтра станут «убивать за родину». Впрочем, почему «станут»? Они этим уже занимаются. Жгут, калечат, убивают…
Между тем, хочется напомнить, что патриотизм по природе своей не агрессивен. «Патриоты – это люди, любящие свой народ. А националисты – это люди, ненавидящие другие народы». Так сказал когда-то Йоханнес Рау, федеральный президент Германии. И с этой его мыслью не хочется спорить.
Да, возможно, по горячке кто-то закипел и вспылил, но без провокаторов тут не обошлось. И хорошо бы умным людям остудить горячие головы и произнести важные слова. «Қазақ сөзге тоқтаған халық еді» – «Казахи всегда прислушивались к мудрому слову». И, думаю, это относится сегодня ко всем, кто тут живет, не только к казахам.
И сегодня, когда весь мир сильно озабочен распространением коронавируса, меня больше беспокоит распространение маргинальных настроений в нашей стране. Всеобщее падение культуры сказалось на всем остальном. Наше время запомнится как эпоха маргиналов. Они уже везде. В политике, бизнесе, культуре и даже науке. Количество бандерлогов на душу населения превзошло все мыслимые нормы. Мы ушли от одной дикости и пришли в другую. В такой ситуации любой баран будет воспринимать пастуха богом, а козла – его наместником. А козлам ведь все равно. Они могут повести за собой не только на тучные луга, но и на бойню. Хорошо бы помнить об этом.
Если честно, я с отчаянием смотрю на то, как из нашей повседневной жизни уходят такие понятия, как сочувствие, сострадание, милосердие, одухотворенность… А испарившись из жизни, они уходят и из сознания людей.
Сегодня наши сенсорные каналы забиты шумом. Ведь что такое социальная сеть? Это микрофон без очереди. Это лозунги без редактуры. Причем все говорят одновременно, да еще так громко! Стоит шум, но ничего толком не разобрать. Александр Дюма как-то сказал: «Чем больше вокруг пустых людей, тем больше шума они издают». И вот посреди этого шума я хотел бы обратиться ко всем тем, кто меня слышит. И правым, и левым, и богатым, и бедным, и победителям, и реваншистам, и тем, кто у власти, и тем, кто в оппозиции… Короче ко всем нам, сегодняшним.
Ребята! Нам с вами сильно повезло. К власти пришел новый человек. Он – правильный. Я встречался с ним, и я ему поверил. Нам нужно сейчас всем забыть свои обиды и объединиться вокруг него. Объединившись, мы ему поможем. А подсобив ему, мы спасем наш хрупкий мир. Вот такая нехитрая формула. Давайте объявим «водяное перемирие». Хотя бы на пять лет. Нам нужно, чтобы сегодня во власти было «побольше Токаевых». Тогда мы еще сможем на что-то надеяться, иначе пропадем все: и правые, и левые, и те, кто сбоку припеку…
К сожалению, кулаки у нас нынче развиты больше, чем сердце, поэтому нам проще драться, чем любить. Но любовь не приходит к трусам. Умение прощать – удел мужественных и благородных.
Нынче наше сердце отмалчивается, пока язык метет. И что забавно – язык метет о том, что надо быть смелым, храбрым, решительным, крутым, успешным, креативным… каким-то там еще. И никто не призывает стать умным и милосердным, добрым и благодарным. Это ведь не только христианские или исламские заповеди. Это – незыблемые общечеловеческие правила.
И опять же – почему любовь и милосердие? Потому что они – единят. Будь моя воля, я бы загнал все эти пошлые телевизионные шоу с их рафинадными звездами «в утро», а прайм-тайм отдал бы детям-инвалидам. Я бы стер всю эту хрень в инстаграмах и фейсбуках с подробностями личной жизни совершенно никчемных типажей и заполнил бы всю содержательную часть рассказами о жизни онкобольных. Или – параолимпийцев. Я бы отдал им микрофоны, чтобы они вели с нами неспешные беседы каждый день. Думаю, они бы многому научили нас. То есть всех тех, кто считает себя людьми с неограниченными возможностями. Мне, к примеру, очень бы хотелось понять, как ограниченные возможности помогают человеку быть и оставаться человеком.
Поэтому…
Поэтому давайте постараемся сохранить в себе человека. «Человек должен быть порядочным, – писал Фазиль Искандер. – Это осуществимо при любой власти. Порядочность не предполагает героичности, она предполагает неучастие в подлости».
Так что давайте постараемся. Нам тут жить. Нам детей и внуков растить. И неважно, кто мы по нации. Мы все – разные. И мы все – одинаковые. Мы – казахстанцы. И мы все – люди.
