В марте состоялось очередное заседание Совета иностранных инвесторов с участием президента. На встрече обсуждали вопросы повышения инвестиционной привлекательности энергетического сектора. Международным корпорациям (и так находящимся в привилегированном положении) предложили в обмен на новые инвестиции еще более удобные контракты, правовую защиту, преференции и гибкий индивидуальный подход. О содержании будущих контрактов и сути предлагаемых льгот ничего неизвестно. Стоит ли после этого удивляться тому, что при сопоставимом уровне нефтедобычи ВВП у Казахстана в два с лишним раза меньше, чем у Норвегии?
Как сообщил официальный сайт Акорды, в начале марта состоялось очередное заседание Совета иностранных инвесторов с участием Касым-Жомарта Токаева. Во встрече в онлайн-формате приняли участие (цитата):
«Главный исполнительный директор Royal Dutch Shell plc Бен ван Бёрден, исполнительный вице-президент по вопросам добычи Chevron Джеймс Джонсон, вице-президент CNPC Хуан Юн Чжан, директор по upstream бизнесу компании Eni S.p.A Гуидо Бруско, президент ExxonMobil Global Projects Нил Даффин, вице-президент по Каспию и Южной Европе Total E&P Кристин Хили».
В своем обращении к представителям международных корпораций глава государства заявил, что Казахстан с большой надеждой смотрит на нефтегазовый сектор, и пообещал предпринять шаги для повышения инвестиционной привлекательности отрасли.
В частности для большего удобства иностранных компаний предлагается улучшить модельные контракты с недропользователями на разведку и добычу полезных ископаемых (нынешняя их версия, кстати, предполагает право собственности на имущество и информацию, а также конфиденциальность), усилить правовую защиту инвестиций и ввести в случае необходимости дополнительные преференции.
И ко всему прочему президент пообещал во взаимоотношениях с инвесторами применять гибкий индивидуальный подход для нивелирования рисков, вызванных сложной геологией Казахстана, удаленностью рынков, различными типами добываемой нефти.
В общем, никаких единых требований и жестких правил не будет (их, впрочем, и не было). Государство максимально лояльно к инвесторам и обещает договариваться с каждым отдельно. На тех условиях, которые каждый для себя выторгует. Такой вот у нас либеральный рыночный подход.
И поскольку сами модельные контракты уже предполагают полную конфиденциальность и право собственности на всю информацию, касающуюся недропользования, то здесь мы подходим к весьма интересному моменту. А насколько такие инвестиции выгодны Казахстану?
Обратите внимание на слова Токаева о том, что страна с большой надеждой взирает на нефтегазовый сектор. Несмотря на две пятилетки индустриализации, громкие призывы уйти от сырьевой зависимости и обещания властей построить диверсифицированную зеленую экономику, мы по-прежнему сидим на нефтяной игле, в чем президент и признается.
О чрезвычайной зависимости страны и ее экономики от нефтегазовой отрасли говорят и заманчивые предложения по повышению инвестиционной привлекательности казахстанской нефтянки.
У нас в стране нет другой более привлекательной и привилегированной отрасли, чем нефтянка. Куда уж больше? Но нет – президент обещает удобные и гибкие соглашения с учетом индивидуальных особенностей недропользователей, грозит усилить правовую защиту инвесторов (а это уже почти полный иммунитет и неприкасаемость) и сулит им преференции.
Тут в самый раз вспомнить о печально знаменитых соглашения по разделу продукции (СРП), по которым сегодня работают в Казахстане международные корпорации. Появились они в 90-е годы, когда у нашей страны не было ни технологий, ни средств для собственной разработки и эксплуатации нефтяных месторождений, а неустоявшаяся государственность молодой республики, возникшей после распада СССР, не вызывала у иностранных инвесторов доверия.
Оказавшись в безвыходной ситуации, Казахстан вынужден был привлекать транснациональные корпорации выгодными контрактами, подписывая с каждым инвестором отдельные соглашения о разделе продукции. В них прописывались условия работы в Казахстане и доля в получаемых прибылях.
Содержание этих СРП нигде не афишируется, оно скрыто от граждан, что стало причиной для острой критики и обвинений в колониальном характере экономики, выстроенной в стране. И на основе этих СРП сегодня действуют две сотни нефтяных месторождений, обеспечивающих добычу порядка 90 млн тонн в год. Однако все начатые в 90-е годы инвестиционные проекты уже завершены, а в разработку новых месторождений вкладываться никто не хочет — и нефть не в той цене, и рынок не стабилен.
Между тем, Казахстану в условиях пандемии и вызванного ею кризиса деньги крайне нужны. И дополнительные доходы бюджету от экспорта сырья тоже не помешали бы. Но для этого надо наращивать объемы нефтедобычи, надо разрабатывать и вводить в эксплуатацию новые месторождения.
Страна с 2010 года стоит на одном уровне, добывая примерно 80-85 млн тонн нефти (2019 год был рекордный в этом плане – 90,5 млн). Правительство регулярно грозит довести нефтедобычу до 105 млн, а потом и до 150 млн тонн нефти в год, но без иностранной помощи этого не сделать — нужны огромные капиталовложения и технологии. Поэтому-то глава государства и старается завлечь иностранных инвесторов привлекательными обещаниями. То есть, по сути, он предлагает все те же СРП только в новой оболочке. Иначе добычу нефти не нарастить.
Только вот простым казахстанцам от этого какой прок?
В нормальных развитых странах ни о каких отдельных и секретных контрактах государства с недропользователями речи идти не может. Все работают, строго соблюдая внутреннее законодательство, налоговый режим, экологические требования и максимально прозрачно.
Закрытые соглашения характерны лишь для стран третьего мира, и они являются причиной высокой коррумпированности тамошних режимов. За льготы и преференции, оговоренные в секретных контрактах, чиновники любят получать щедрые отступные и спонсорские пожертвования в аффилированные благотворительные фонды. Тут очень большой простор для всякого рода коррупционных махинаций. Именно поэтому непрозрачные договоренности с иностранными недропользователями становятся не фактором роста развивающихся экономик колониального типа, а их главным тормозом. Национальные богатства просто утекают мимо бюджетов.
Приведу немного занимательной статистики и сравню отраслевые показатели Казахстана и Норвегии, которая также сильно зависит от экспорта природного сырья. Скандинавская страна добывает нефти примерно столько же, сколько и мы. Даже чуть меньше, но это компенсируется добычей природного газа.
К примеру, в 2018 году в Норвегии добыча сырой нефти составила примерно 74 млн тонн, а газа — 121 млрд кубометров. В этом же году Казахстан произвел 89 млн тонн нефти и 52 млрд кубометра газа.
И там и там на экспорт ушло две трети углеводородов, и доля нефтегазовой отрасли в норвежском и казахстанском ВВП примерно одинакова – 20 процентов (плюс/минус 2-3 процентных пункта). Но в конечном итоге ВВП Норвегии составил 430 млрд долларов, а у Казахстана он оказался в два с лишним раза меньше – 180 млрд долларов.
В подушевом же выражении разрыв еще больший, в Норвегии он около 77 тысяч долларов, а у нас 8,7 тысяч.
И, кстати, в созданном в 1990 году норвежском Государственном нефтяном фонде в 2005 году уже было 150 млрд долларов, а в 2017 – 1 триллион. Или по 200 тысяч долларов нефтяных накоплений на каждого норвежца (население страны — 5 миллионов). В созданном по его подобию казахстанском Национальном фонде за двадцать лет (с 2001 года) накоплено всего 58 млрд долларов, или по 3,2 тысячи долларов накоплений на каждого казахстанца.
Для тех, кто не понял, еще раз разъясню. При схожих объемах нефтедобычи и одинаковой доле в ВВП Норвегия по уровню жизни граждан стоит на 4 месте в мире, а Казахстан — на 71, соседствуя с экзотичными африканскими странами. Это все, что нам надо знать о сотрудничестве с международными компаниями.
