Получаю письма от знакомых отовсюду, мол, а что вообще беларусы думали? Выйдут на улицы и Лукашенко сразу сдастся? И никто их не стукнет ни разу дубинкой? Правда, считали, что выйдут они на площади, и это приведет к признанию настоящих результатов выборов?
Рассказываю.
Во-первых, задержанных даже щипать нельзя, не то что избивать. Задержанных, согласно законам Республики Беларусь, надобно аккуратно уведомить о задержании и еще аккуратнее препроводить в РОВД (если есть надобность в идентификации). Пока проходит идентификация личности, необходимо обеспечить задержанного едой, питьем, медицинской помощью, ЗВОНКОМ родным, адвокатом и спальным местом. В условиях ковида желательно таким, чтобы не произошло заражения.
Вы, правда, считаете, что беларусы, выходящие на улицы по всей стране, рассчитывают на сиё изящное обращение?
Нет. Они прекрасно знают, что с ними случится. На улицы выходят те, кто готов рисковать всем ради правды и свободы. Я не придумываю. Вот что происходило со мной в октябре 1999 года после участия в Марше свободы. Мне был 21 год.
Меня взяли, когда я возвращалась с демонстрации, где выступали за интеграцию РБ с ЕС — нас сошлось более 100 000.
Я пересаживалась с трамвая на трамвай, когда из обычной легковушки выскочили пять мужиков в гражданском и начали меня месить. Я, кстати, вышла на непростой остановке — на той, что возле вокзала, и там было много людей, человек 30. Когда меня пятеро бугаёв заламывали, ВСЕ люди с остановки повернулись ко мне спиной. За меня никто не заступился. Но одна бабёнка вдруг закричала: “Нелюди! Девчонку увозят бандиты!” (Спойлер — она ехала с похорон из одной деревни в другую и, баба простая, вообще не сориентировалась, что нужно делать равнодушное лицо. Её потом посадили на 15 суток, а она после выхода из тюрьмы вступила в оппозиционную партию).
В общем, меня с тётушкой-защитницей отвезли в Савецки РОВД. Там для арестованных выделили целую аудиторию. В углу лежал свернутый огромный б-ч-б флаг, на нем лежало несколько человек. Я выступила перед задержанными, зачитала их права и мы составили список задержанных с телефонами (мобильников тогда не было, только стационарные).
Списки мы раздали несовершеннолетним, потому что их не имеют права задерживать, их обязаны отпустить.
Потом началось составление протоколов. Нас били, когда мы отказывались подписывать протокол. Журналистке рассекли губу.
Потом нас отогнали по автобусам, которые должны были доставить нас из участка в тюрьму. Я зашла в автобус, нас было десять студентов. Сидевшие внутри ОМОНовцы зашевелились: “Какой ангелочек нам попался”. Один из них потянул меня за рукав и прошептал “спрячься за мной”.Остальных арестованных заставили лечь в проходе, слоями. Начали искать меня — слишком примечательная блондинка с длинными волосами, — нашли, вытащили. Я сложилась на полу. А потом началось.
С примерно 21.00 до 4.00 нас били дубинками. Прыгали по спинам. Запихивали дубинки в рот. Таскали за волосы, выворачивали руки, опять молотили. Что говорили — это отдельный пост. А потом придумали, примерно в полночь, особое испытание. Пока девочки поют песню (а нас женского пола было трое: я, журналистка и тетенька) “Солнечный круг, небо вокруг.. Пусть всегда будет солнце” — мальчиков не бьют.
А потом рассказали, что нас везут в лес убивать и закапывать. Но перед этим они желают развлечься и сейчас бросят монетку, отимеют меня всей командой или я достанусь только главному.
Мне в тот момент стало всё равно. Я просто старалась умереть достойно. Рассказывала о том, что я за вступление Беларуси в ЕС. Я не хочу, чтобы их отправляли воевать в Чечню, я хочу, чтобы они занимались поиском настоящих преступников, чтобы могли на отпуск ездить в Европу, а их дети — учиться в лучших универах… А меня били, били, били… А я говорила…
Утром нас привезли в тюрьму, поставили на растяжку у стены. Это когда руки-ноги в стороны, а тебя бьют по почкам. Вот так нас и били, пока ждали камер.
На рассвете нас отвели в камеры. Я помню, что ощущение близости смерти отступило, я даже порадовалась тюрьме. Сразу включились инстинкты, вспомнила, что при входе в камеру надо говорить: “Добры дзень у хату”. Так и сказала в темноте, а мне в ответ: “О, Маковик приехала, какие новости?” В тюрьме были наши. Нас не кормили, не поили, толчок грязный, без перекрытий. То есть писать-какать — на глазах у всех. Каждые 15 минут вбегала охрана и орала “Стоять!”
Утром, где-то в к 9.00 утра, нас повезли к суду. В “стаканах” на одного человека (это такие камеры в автозаках) нас было по три человека. Я потеряла сознание, меня вывели из стакана и подвесили за наручники за поручни. Так я провисела до 17.00. Это больно. Но зато я могла в окошко видеть мою маму, которая с самого утра стояла у входа в суд с батоном, водой и бананами. Она растерянно смотрела по сторонам и плакала. А я висела совсем рядом. Надо понимать, что данные о задержанных никому не предоставляют. Моя мама не знала, жива ли я вообще и где нахожусь.
С каждым годом жестокость Лукашенко усиливалась.
Так вот. Беларусы прекрасно понимают, что их выступления чреваты. И знают, что Лукашенко просто так не сдастся. Поэтому не надо называть протесты выходом розовых единорогов.
Более того, осознающие всю опасность люди всё ещё, каждый день и каждую ночь, выходят на улицы.
Это геройство, а не наивность.
И сегодняшние беларусы круче тех нас, 20 лет назад. Потому что:
1. Никто из свидетелей задержаний не отворачивается от арестов. Наоборот, отбивают от омоновцев.
2. Силовики намного жёстче, чем раньше. Они готовы убивать и убивают.
3. Но на улицу выходят девушки в белых одеждах.
4. А водители автомобилей блокируют силовиков.
5. Всё можно видеть в он-лайне.
6. В этот раз в Беларуси вообще нет международных наблюдателей.
