Cлушают, но не слышат. Евгений Жовтис о глухом государстве

Если верить официальным пропагандистским каналам, уходящий 2020 год в Казахстане стал годом реформаторских прорывов в законодательстве, а государство якобы становится слышащим. 

Директор Казахстанского международного Бюро по правам человека и соблюдению законности Евгений Жовтис, которого мы попросили подвести некоторые итоги уходящего года, считает «слышащее государство» не более, чем фигурой речи, за которой нет никакого фактического наполнения.

О законодательных инициативах власти и о том, чем они оборачиваются в реальной жизни, а также о мировых трендах, которые ждут нас в будущем году – наш разговор с правозащитником.

— Евгений Александрович, самым часто упоминаемым словосочетанием в отношении властей Казахстана в 2020 году стало «слышащее государство». Насколько оно, на ваш взгляд, соответствует реальности, и что государство «услышало» в правозащитной сфере деятельности? 

— Ключевой вопрос не в том, слушало ли государство, а слышало ли?

В том, что оно слушает, нет сомнений, если учитывать увеличение разного рода мероприятий, онлайн-площадок, экспертных консультативных встреч, рабочих групп, разных структур.  Так что сказать, что оно не слушает, я не могу. Могу добавить, что не менее активно государство слушает общество, так сказать, неформально – в частности, через контроль и надзор, осуществляемый нашими уважаемыми спецслужбами. Это касается мониторинга соцсетей, деятельности правозащитных организаций. То есть слушает оно в двух измерениях.

Вопрос – в другом: слышит ли оно? Что у нас реализуется на практике из того, что государство выслушало? И тут приходится говорить, что 2020 год был не самый лучший в этом смысле. Нет ощущения, что государство слышит, потому что мало что изменилось.

Мы имеем новый закон о мирных собраниях, но он не соответствует ряду международных стандартов, а по ряду позиций – хуже того, что был.

Или картина с декриминализацией клеветы. На самом деле ничего не декриминализировали.

«Декриминализация клеветы» — вообще немного лукавое выражение, потому что в мировой практике просто нет того, что у нас называется «административным правонарушением».

Да, мы убрали клевету из Уголовного кодекса, но перенесли в Кодекс об административных правонарушениях, сохранив, по сути, санкции, которые налагает государство, а не перенеся это в разряд гражданско-правовых отношений. Более того, убрав клевету, казахстанцев более активно стали привлекать к ответственности за оскорбление представителя власти. Остались посягательства на честь и достоинство президента, депутатов и так далее. То есть мы имеем дело с полумерами.

Или сократили в законе о политических партиях количество членов, необходимых для регистрации. Хорошо, было 40 000 — стало 20 000 необходимых.  Но все равно Демократическую партию не зарегистрировали и даже не дали возможности провести учредительный съезд.

Сюда же можно отнести поправки о том, что у нас теперь полностью пропорциональная система выборов даже в местные представительные органы власти — маслихаты. Получается, что если нет партии, которой я доверяю, то ни в парламенте, ни в маслихатах не будет людей, которые будут представлять мои интересы. В таких условиях мне и голосовать смысла нет — если я никого не поддерживаю, а графы «против всех» нет.

Получается: то, что государство слушает, не трансформируется в то, что оно слышит. Оно слушает, но как  кот Васька из басни продолжает есть.

— Если посмотреть мониторинг Бюро по правам человека, то в каждом выпуске бюллетеня есть  сообщения о преследовании гражданских и политических активистов. И в 2020 году их было больше, чем раньше. Как вы можете объяснить, почему?

— Я бы выделил здесь несколько влияющих факторов.

Первый – это обострение политической борьбы после президентских выборов прошлого года и масштабных после них выступлений, когда власти увидели в активистах определенную угрозу.

Второй – события в Беларуси и Кыргызстане. Беларусь после выборов на ровном вместе взорвалась.

Третий —  предстоящие 10 января наши казахстанские выборы.

Четвертый – активизация зарубежной оппозиции.

Все это вместе власть напугало, и сейчас она пытается поставить под контроль независимое протестное движение, которое персонифицируется в запрещенных «ДВК», «Коше Партиясы» и иных новых политических организациях. Это реакция авторитарного режима на, как он считает, серьезные угрозы.

Кроме того, наши власти, думаю, имеют объективную социологическую картину происходящего и серьезно оценивают рост протестного настроения, рост усталости от лиц во власти, при которых ничего не улучшается, а становится только хуже. Это и создало картину, которая пугает и проводит к соответствующим реакциям. И вы правы – действительно, такого прессинга и количества задерживаемых раньше не было. Раньше борьба носила точечный характер — боролись с определенными фигурами.

Как член экспертного совета по установлению статуса политзаключенных могу добавить, что если раньше мы раз в полгода обновляли этот список, то сейчас собираемся в третий раз за последние два месяца, чтобы причислить к сонму политзаключенных еще группу задержанных или тех, против кого возбуждены уголовные дела исключительно по политическим статьям.

И еще, если вы заметили, в нашем мониторинге стало меньше привлеченных к ответственности по статье 174 УК РК о разжигании различного рода розни. Чаще всего применяют сейчас такие статьи Уголовного кодекса РК, как 405 (участие в деятельности запрещенной организации) и  182 (создание экстремистской группы). Это новое веяние последних нескольких месяцев. А поскольку эти статьи по сравнению со статьей 174 содержат более жесткие по санкциям, то в отношении активистов избирается мера пресечения в виде ареста.

— Как отражается такая репрессивная в отношении гражданского общества политика на международном имидже Казахстана? Я знаю, что в этом году состоялось несколько решений Комитета ООН по правам человека по заявлениям граждан РК не в пользу государства.

— Жалобы казахстанских граждан находятся в компетенции четырех комитетов ООН —  по правам человека, по расовой дискриминации, по дискриминации в отношении женщин и против пыток. И надо отметить, что решения в пользу граждан принимаются в 90% случаев.

Что касается удара по имиджу, Казахстан все это время хорошо лавировал. Во-первых, тем, что он вписывается с открытой экономикой в мировую экономическую систему. Во-вторых, тем, что является государством с достаточно серьезными запасами природных ресурсов. В-третьих, тем, что участвует в мировой борьбе с терроризмом и экстремизмом, представляя страну с «умеренным» исламом. То есть исходные позиция для поддержания имиджа у Казахстана достаточно высоки.

Да и мир сейчас занят  борьбой с коронавирусом, ему не до нас, и мы далеко от США и Европы. Плюс проблемы нивелируются работой дипломатов и сравнительным подходом — мол, у нас есть нарушения, но не такого масштаба, как в других государствах. Тем более что, действительно, есть с чем сравнивать: в России на порядок больше давление и идет скатывание в мракобесие, есть ситуация в Беларуси, есть война между Азербайджаном и Арменией.

Так что, удар по имиджу имеется, но в относительно небольшой степени.

— А должны казахстанские власти реагировать на те же решения комитетов ООН? Или это тоже из разряда «послушали, но не услышали»?

— Наше бюро в последние пару лет стало активно двигаться в этом направлении. Объединение «Кадыр Касиет» во главе с Анарой Ибраевой реализует проект по имплементации решений этих конвенционных органов. Но пока это все, что называется, «в пользу бедных».

Потому что никаких процедур и механизмов реализации этих решений нет, кроме одного-двух, по которым хотя бы были выплачены какие-то компенсации. Права выигравших не восстанавливались, законодательство и практика его применения не изменялись, хотя в каждом решении указывается, какие нарушения следует устранить. Так что пока все это имеет только моральное значение. В практическом выражении мало к чему приводит. Наше государство (и это очень хороший образ) слушает, но не слышит.

— Много разговоров в уходящем году велось вокруг реформы полицейской службы. Президент даже требовал от главы МВД конкретных предложений в этом направлении. Есть ли, на ваш взгляд, здесь позитивные изменения?

— Реформа МВД для таких государств, как наше, это не вопрос структурных изменений или повышения профессиональных качеств персонала. Для того, чтобы реформировать МВД, нужно реформировать, если хотите, свое представление и представление власти о том, что такое МВД: где оно находится в госсистеме управления, что и под каким вектором должно делать.

Чтобы эта структура стала такой, какой ее хочу видеть я и те, кто разделяет мои взгляды, то ее можно успешно реформировать при создании трех предпосылок.

Первое это демократическая система правления, где главное – люди, а не государство и его чиновники.

Второе это наличие оппозиции, причем достаточно серьезной, включенной в политическую систему, когда ее представители есть в парламенте и маслихатах, когда они видны, когда они предлагают и контролируют.

Мы всегда забываем, что и парламент, и местные маслихаты это прежде всего представительные органы власти. Законодательная работа – это вторая по очереди задача парламента, а первоочередная – представлять наши интересы. Для этого мы и выбираем депутатов как наших представителей. И депутаты должны контролировать силовые структуры, чтобы они действовали в рамках закона и интересах людей.

Третье это наличие независимого правосудия, независимых средств массовой информации, которые все это высвечивают, и сильного гражданского общества.

Когда все это есть, можно говорить о том, что МВД со временем трансформируется в структуру, которая прежде всего обеспечивает права и свободы. А полицейский превращается в помощника граждан, поддерживающего порядок и не трогающего законопослушных членов общества. Полиция становится службой, причем полицейские служат народу.

Пока же мы существуем в другой системе координат, и МВД вписано в нее с другими целями и задачами. И какие технические шаги ни предпринимай (типа упразднения одних департаментов и создания других, перераспределения полномочий и прочего), это мало что изменит. Потому что концептуально эта структура вне демократической системы координат, и МВД не может исполнять иной функции, кроме как жандарма.

 — Какую-то совсем мрачную картину вы нарисовали. Неужели ничего позитивного в уходящем году не было?

— Ну, почему же?  

Определенные подвижки идут по линии имплементации Конвенции ООН о правах инвалидов. Минтруда занимается разработкой программ, Казахстан готовится к ратификации протоколов этой Конвенции, которые позволят гражданам Казахстана возможность обращаться в соответствующий комитет ООН, если они не найдут решения своих вопросов в стране.

Идут подвижки по реализации прав детей – это можно видеть даже по тем скандалам, которые то и дело возникают вокруг детских учреждений. Это означает, что появляется больше механизмов для общественного контроля.

Есть изменения в области защиты прав женщин – это и новое законодательство о бытовом насилии, и введение в закон понятия «сексуальное домогательство на рабочем месте».

Есть положительные изменения по линии борьбе с пытками – мы наблюдаем все больше судебных процессов в отношении полицейских и сотрудников пенитенциарных учреждений, но тут все пока на начальном этапе.

Нужно еще посмотреть, как будет действовать административный процедурно-процессуальный кодекс, который вступит в силу с 1 июля 2021 года. Это новое явление в нашей системе – при помощи этого кодекса будут пытаться установить более эффективные для граждан процедуры решения конфликтов с госорганами. Ранее выражение несогласия с действиями властей регулировалось гражданско-процессуальным кодексом, теперь же это будет новое законодательство по немецкому образцу, даже отдельные суды будут созданы.

Если резюмировать, то изменения есть, правда связаны они с правами человека в, так сказать, «неполитизированных» областях. Но специфика нашей организации такова, что мы больше занимаемся проблемой соблюдения политических прав и свобод, и вот там, где есть политические аспекты, все гораздо сложнее. Государство остается авторитарным и полицейским, и силовым органам даются в нем большие полномочия и возможности, что подавляет гражданскую активность даже психологически.

— Новогодние праздники всегда несут с собой надежды на позитивные изменения. Что бы вы пожелали казахстанцам накануне 2021 года, дабы в следующем году эти изменения состоялись?

— Как ни странно, я процитирую классика марксизма-ленинизма Владимира Ленина: «Учиться, учиться и еще раз учиться».

Но в современном представлении этого тезиса.

Власть предержащим нужно смотреть, как развивается мир, и понимать, что историю обмануть невозможно. Как бы ни пыталась власть какие-то процессы затормозить, мир развивается. И если не проводить вовремя реформы, если не успевать за этой невероятной скоростью и взаимозависимостью мира, можно всю жизнь оставаться аутсайдерами.

Нужно устанавливать демократические формы правления, создавать системы верховенства права и равенства всех перед законом — только в этом случае устойчивое развитие, конкурентоспособность и благополучие на горизонте возможно. Все остальные варианты — проигрышные.

Учиться надо и всем остальным гражданам. Мы привыкли что Новый год это семейный праздник, и традиционные пожелания здоровья, счастья и благополучия звучат для родственников и близких. Мне же кажется, что на пожелания нужно смотреть с социальной точки зрения, осознавая, что мы — часть социума и государства, есть что-то общее для нас, как граждан, и нам надо научиться пытаться на это влиять. Лучше это понимать и в этом участвовать.

Потому что плоды появятся сразу.  А чем дольше мы будем сторониться политики, тем скорее политика сама займется нами.

Хочу пожелать нам всем становиться гражданами и решать свою судьбу. Если не для себя, то для своих потомков.

— Спасибо за интервью! И с наступающим Новым годом!