Вчера, 19 марта, состоялось открытие памятника Герольду Бельгеру.
Познакомил нас незабвенный Акселеу Сейдимбеков. Был такой ученый, литератор. Больших знаний человек. Эрудит. Энциклопедист. Мы сидели с ним в одном кабинете. В Союзе писателей. Лет сто назад. Тогда это был совсем другой Союз писателей. Да и времена были другие.
Я работал над философским трактатом Шакарима «Үш анық» – «Три истины». Отдельные фразы и лексические идиомы давались мне с трудом, а некоторые вообще оказались непереводимыми. Тогда я пошел с рукописью по кабинетам, где сидели маститые поэты и прозаики. Все лишь пожимали плечами. Тогда Акселеу аға сказал: «Бельгерге бар. Басқалармен уақыт бос кетеді» – «Иди к Бельгеру. С остальными только время потеряешь». И дал телефонный номер. Я еще удивился, какой еще Бельгер? Не слыхал про такого, да и фамилия не очень, прямо скажем, казахская. Но не стал задавать лишних вопросов. Позвонил.
Бельгер сразу позвал к себе домой. Я пришел в назначенный день, и мы за каких-то пару часов разложили все по полочкам. С тех пор стали общаться. Позднее я понял, почему Бельгера многие называли «Білгір». Знаток, значит. Знающий.
***
Не могу сказать, что мы сразу сблизились. Врать не буду, этого не было. Да, созванивались по случаю. Говорили по тем или иным поводам. Встречались на каких-то мероприятиях. Помню, он был вечно занят. Одно время активно участвовал во многочисленных общественных организациях: каких-то кружках, советах, ассамблеях, коллегиях и прочих собраниях. Занимался политикой. Депутатствовал. А потом вдруг враз со всем этим покончил.
– Времени занимает много, а толку пшик.
Ну и правильно, подумал я. Лучше заниматься собой. Заплутавшее общество всегда видно по количеству общественных деятелей.
***
Как только Союз развалился, многие «наши» немцы рванули на историческую родину. Процесс стремительно принял массовый характер. Уезжали семьями. Многие деревни, особенно в традиционно немецких поселениях, остались пустовать. Люди бежали в поисках лучшей доли. Их можно было понять. Я тогда спросил Бельгера: «А Вы что?». Наверняка официальные круги далекого отечества с радостью приняли бы у себя известного писателя-переводчика. Но Гера аға лишь хмыкнул.
– Да ну. Что я там буду делать? Мой дом – здесь. Я же аргын. А из аргынов – атыгай.
И остался.
Германия не обиделась. Мне кажется – поняла. И прониклась. А потом, много позже, немецкое правительство вручило ему орден «За заслуги перед отечеством». Посол лично приезжал. Поздравлял.
***
Бельгер всю жизнь пахал на других. Ведь кто такие переводчики? «Чужого сада садоводы, чужого рая соловьи». Однако никто, на мой взгляд, ни до, ни после не сделал для оригинальной казахской литературы больше, чем Бельгер. Благодаря ему многие наши классики заговорили на разных языках мира. Разумеется, через мостик русского языка, по которому их умело «провел» именно Бельгер.
Вообще, мне думается, что Герольд Карлович – самый недооцененный просветитель нашего времени. Культуртрегер, если полушутя-полусерьезно. Несправедливо и незаслуженно обойденный высоким вниманием. Казахи в неоплатном долгу перед ним.
Помнится, он несколько раз подавал документы на госпремию. Опять же уговорили коллеги-писатели. Тем более, что некоторые из них состояли в той самой комиссиии по вручению госпремий в области литературы. Пару раз Бельгер по простоте душевной загодя накрывал щедрый дастархан. За которым собирались те самые радетели, чьи труды он вывел в большой свет. Широко отмечали.
– Ну а кому, если не тебе?! – делали друзья-приятели круглые глаза и поднимали тосты за творческое долголетие и…
Премию, естественно, не дали. Прокатили. Три раза подряд. В итоге Гера аға зарекся подавать документы. Лишь улыбнулся:
– Апырай-а! Мыналардікі қызық екен… («Ну надо же! Интересные они, все-таки…»)
***
Как-то на 70-летие ему надарили кучу чапанов. Ну это как водится. «Чапанокрытие» – наша национальная забава. «Халатное отношение», как метко выразился однажды Олжеке (Олжас Сулейменов – авт.).
Он позвонил мне: загляни-ка на минутку. Я приехал. На диване горкой лежали разноцветные чапаны. Не помню сколько, но – хватало.
– Ну и чего теперь с этим делать? – спрашивает. – Когда я все это буду носить?
– Зачем их носить, – отвечаю. – Это же переходные чапаны. Их никто не носит, они по кругу ходят. Вон тот я у Смагула видел. А этот Маке на 60 лет дарили. Да и остальные наверняка с чьих-то юбилеев остались. Вот и вы сложите где-нибудь. Через две недели день рождения у Калеке. Ему отнесете. А там и другие подоспеют.
Так и решили.
И через несколько месяцев ни одного чапана не осталось. Сейчас лежат, наверное, в чьем-то шкафу. Ждут своего часа.
***
Одно время он сблизился с оппозиционерами. Вернее, не так. Это оппозиционеры решили, что Бельгер должен быть в их рядах. Ну или, хотя бы, как минимум, им сочувствовать. Логика тут безусловно присутствовала: к Бельгеру прислушивались все.
Не скажу, что Гера-аға сильно сочувствовал различным оппозиционным движениям, но поскольку имел критический взгляд на существующее положение дел в стране, то получалось, что его мнение в какой-то мере совпадало с их взглядами. А по-другому и быть не могло, поскольку Гера-аға имел цельную натуру и беспокойную совесть. Переживал по-настоящему за то, что творится вокруг. Об этом еще Фазиль Искандер говорил: «…умение видеть правду и критиковать неправду — это и есть содержание жизни писателя, содержание жизни всех думающих голов в стране».
А Бельгер правду видел. И критиковал неправду. Иногда довольно жестко. За это представители власти его сторонились. Игнорировали. Но не все. Не все.
Помню, под каждый новый год Имангали (Тасмагамбетов – авт.) присылал ему согым. В знак уважения. Очень благородный и очень казахский жест. Бельгер звонил мне:
– Кел, Иманғалидің етін жейміз. («Приходи, поедим мясо Имангали»).
А однажды Мухтар (Кул-Мухаммед – авт.) подарил ему навороченный сотовый телефон. Какой-то из последних. Передал с курьером. Бельгер в панике позвал меня. (Видимо, полагал, что я шибко разбираюсь в этих гаджетах, а я в них такой же дундук).
Посидели мы с ним в замешательстве, как два известных персонажа из басни Крылова, повертели в руках чудо техники, потыкали туда-сюда и сдались.
– Дорогая, наверное, вещь? – покачал головой Бельгер.
– Примерно десять пенсий, – вздохнул я.
– Что ты говоришь! – вытаращился он, и мы отложили осторожно телефон в сторонку.
Тоже самое и с компьютером. Он его так и не освоил. Так и писал до конца жизни по старинке – ручкой.
***
Когда у Бельгера случился третий инфаркт…
В общем, когда сердце его, измученное, снова дало сбой…
Короче, мне позвонила Раиса Закировна (вдова – авт.), сказала, что его выписали и попросила забрать из больницы.
Приезжаю, захожу в «совминку», смотрю – сидят рядышком. Ждут. Оба. Гера аға и Раиса Закировна. И сразу бросилось в глаза: какие-то они маленькие стали совсем. Беззащитные. Как дети. Я еще сглупил, надо было заехать внутрь, а я оставил машину по привычке за воротами, на общей парковке, а там еще идти метров сто…
Идем. Гера аға опирается на мою руку, шагаем потихонечку. Пройдем чуток, остановимся, он дышит. Снова идем. И он по привычке своей, как обычно, шутит. Говорит: «Это еще ерунда. Вот лежал тут, оказывается, какой-то архитектор, так у него было пять инфарктов. Я пока на втором месте».
– Да ну, – бухчу я. – Кому нужны такие рекорды? Лучше вообще в таких турнирах не участвовать.
И тут он вдруг остановился и серьезно так посмотрел на меня. И строго так:
– Сен, бала… Егер ертең бірдеңе болып қалса, достарымның қасына жатқызасың… («Ты вот что… Если завтра случится что неладное, положишь рядом с друзьями»).
И чувствую, как холодок у меня по спине пробежал. То ли от взгляда его прямого, то ли от слов. Я попытался было отшутиться, мол, бабка же наказывала, чтоб не бросал перо, но Гера аға был серьезен. И спокоен. Так говорят, когда не ждут ответа, а просто ставят перед фактом.
А насчет бабки, это случай был такой. На «Чоканке» подошла к нему как-то незнакомая старушка и сказала: «Ей, Гера, сен өлмейсің, тек қаламыңды тастама» – «Гера, ты не умрешь, пока писать будешь».
В общем, доплелись мы так до машины, я помог ему подняться в кабину. Раиса Закировна сзади устроилась, и мы молча поехали домой.
Ночь проворочался, а наутро пошел в акимат. А тогда акимом был Есимов. Я к нему. Вот, Аха, говорю, Бельгер просит Кенсай. Правильно ли? Все-таки немец по крови…
Ахметжан Смагулович посидел, подумал, а потом говорит:
– Все правильно. Может, по крови он и немец, а по нутру давно уже настоящий казах.
На том и решили.
А потом…
Потом жизнь покатилась дальше. Все завертелось снова. Закрутилось. Книжку его «Избранных» собрали вместе, издали красиво. Провели презентацию в «Пушкинской библиотеке». Потом он взял с меня слово, что я также выпущу его «Чепуху». Рукописи мне свои оставил. Я их потом частями в «Рателе» публиковал, Вадик Борейко мне помогал. А позже я выпустил целых четыре тома.
Но я чуть забежал вперед. Надо бы по порядку.
***
Теперь уже можно, наверное…
Как все было.
Когда его снова увезли в «совминку»…
Ну, в общем, пролежал он в коме две недели. Врачи сказали, что ситуация критическая. Что надежд практически нет. Но он не уходил, видимо, что-то его еще держало.
Наконец, приехала Ира (дочь – авт.). Из Москвы. Гера аға открыл глаза, посмотрел на нее. И все.
Новость сразу разошлась по городу. Надо было быстро соображать. Люди повалили в «черный дом» с соболезнованиями. И хорошо, что моя группа оказалась в городе, съемок тогда не было.
Ребята тут же по команде съехались по адресу: Калинина – угол Карла Маркса (по-старому). Началась обычная, как в таких случаях происходит, суета: кого-то сразу же отправили на базар за продуктами, кто-то пошел встречать людей, кто-то на Кенсай, а Айдар (помощник продюсера – авт.) с Ирой поехали за гробом…
Все параллельно.
Помню еще такую деталь.
Нужна была рубашка. Стали выбирать. А у него на всех рубашках дырка на локте. Это он так писал, что протер…
Поехали в магазин «Восход» на Шевченко. Купили новую.
Дверь в квартиру почти не закрывалась. Люди все шли и шли. Сплошным потоком.
Наутро я созвонился с Есмуханом Обаевым (тогда худрук театра имени Ауэзова – авт.). Попросил предоставить театр для проведения траурной церемонии. Ес аға сразу же согласился, помог.
Народу в театр пришло много. Люди плакали…
А потом двинулись в сторону Кенсая.
Я сам опускал его в могилу.
И там же, на Кенсае, я сказал себе, что поставлю ему памятник. Там, где он обычно любил гулять. По «Чоканке». Там у него была своя скамейка. Там он часто встречался с людьми, которые шли к нему отовсюду.
Потом поминки были. В «Жулдызе». Денег не хватило. Помог Арман Шураев. Добавил и мы закрыли счет…
И вот прошло шесть лет. Все эти шесть лет я пытался «пробить» ему памятник. Ходил по важным кабинетам, объяснял разным людям – почему именно Бельгеру, искал деньги, искал правильное место. Подключились друзья – помогли. Перечислять по именам, наверное, не нужно, потому что много народу поучаствовало. И каждый привнес что-то от себя.
Повезло со скульптором: Нурлан Далбай. В общем, спасибо всем! Считаю, нужное дело сделали. Зачтется.
И вот все позади. И теперь можно спокойно выдохнуть. Теперь он снова с нами. На «Чоканке». Как и положено. И к нему можно будет приходить. Посидеть рядом, поговорить. Думаю, оно того стоило.
И напоследок.
Все, что я ему обещал, выполнил. Рукописи сохранил, книги издал. Правда, насчет памятника мы не договаривались. Мне кажется, он не одобрил бы. Он не любил все эти дела, особенно в части того, что касается «увековечивания». Поскольку твердо знал, что нет на свете ничего вечного. Но мне думается, что это уже не ему нужно, а всем нам. В том, что он заслужил, нет никаких сомнений. А вот заслужили ли этого мы? Как бы то ни было, он теперь снова с нами. Наш Гера аға. На своем привычном месте. И хотелось бы, чтобы он оставался с нами как можно дольше. Полагаю, так оно правильно и справедливо.
