Читаю посты памяти Булата Атабаева. Разные, знакомые и не знакомые люди. Светлые воспоминания. Чистые слова. У меня тоже есть.
Почему-то первой приходит на ум его любимая фраза; она прислоняется ко всем ситуациям одинаково хорошо: «… как это — жопа есть, а слова такого нет..?». Вставляй куда хочешь, в любой актуальный контекст- политику, экономику, здравоохранение… везде она есть, а называть ее ею — нельзя.Мы знакомы много лет. Сложных и непростых лет. Было всякое.
2012 год. Лето. Жара. Актау. Тюрьма. Атабаев и Мамай прибыли этапом.
Я это предполагал, и договорился с начальником тюрьмы, с которым был знаком по моим телевизионным годам в Актау, что капитально отремонтирую две больших камеры в санпродоле (тюремное крыло, где санчасть и больничные камеры), и нас ( Атабаева, Мамая, Сапаргали и меня) туда переведут.
Алия (жена) все закупила и организовала, ремонт был сделан, но перевели туда не всех. Жанболата оставили в бывшей моей одиночке, Атабаева и Сапаргали — в одну камеру, меня — во вторую; комитетские кураторы определили, что я должен сидеть один.
Камеры рядом. Такого «телевизора» (решетка, заходящая почти на метр вовнутрь камеры) как в обычных камерах в санпродоле нет, и можно стоять у открытого окна и переговариваться; одна «бытовая решетка», и все. У женщины сверху (взяли с наркотой, принадлежащей сожителю, он был осведомителем, отмазали) есть телефон. Она «вскрылась» (порезала запястья), и теперь у неё есть бинты, на которых она опускает телефон мне, я передаю его через окно (система называется «конь») соседям, Атабаеву и Сапаргали; потом обратно.
Часто общаемся с Атабаевым. В один из дней он сообщает, что его, скорее всего, выпустят. Подключился друг, и идут какое-то переговоры. «… От меня требуют, чтобы я оговорил тебя или хотя бы признал вину. Я сказал -вот вам х… !» Булат умел подобрать слова, когда было нужно. «… Я согласился только выразить сожаление по поводу того, что произошло в Жанаозене…».
Потом его слова следаки переврали, откуда-то взялось, что он признал вину- этого точно не было…
«…Володя, если ты считаешь, что я не должен выходить таким образом, скажи, я откажусь». В этом весь Атабаев. Я стою за стеной, говорим через окно, друг друга не видим, но я его вижу: изможденного, больного, жутко уставшего, желто-серо-зелёного от болезни и отсутствия солнечного света.
Тишина звенит… «Булат-ага, если есть возможность уйти, не поступившись честью, нужно уходить, без вопросов и сомнений. Вы там, на свободе, сделаете гораздо больше, сможете больше помочь тем, кто здесь. Уходите и не сомневайтесь. Пусть у Вас все получится!»
Назавтра лязгание замков и запоров, стук железных дверей, и удаляющийся голос Булата из продола: «Володя, я ухожу! Удачи тебе, родной!»
Это были последние слова Булата Атабаева, которые я слышал.
Позже переписывались, но ни разу не говорили. Тогда он ушёл, чтобы быть свободным. Сейчас — навсегда.
«Я ухожу!»… Слышу, слышу. Иманды болсын, Булат-ага…
Жопа есть, а слова нет… Жоп сколько угодно — и на троне, и под троном. А Булата нет. Грустно это и неправильно.
