В 1764 году Чезаре Беккариа написал книгу, которая изменила многое в нашем жестоком мире.
Называлась она «О преступлениях и наказаниях» — автор доказывал необходимость гуманизации наказаний, отмены пыток и смертной казни.
В XVIII веке казнили долго и с удовольствием — казнь могла длиться несколько часов, толпа обсуждала поведение преступника, его слова, крики, как будто это была театральная премьера. Часто после казни начинали торговать брошюрками с текстом последнего слова обвиняемого или его портретами. Пытки во время следствия считались само собой разумеющимся. На виселицу отправляли маленьких детей, смертную казнь можно было заслужить, украв носовой платок…
Книга Беккариа стала поворотным пунктом в гуманизации уголовных наказаний. Естественно, это произошло не в один день. Но она произвела сильнейшее впечатление на читателей по всей Европе. Ее переиздавали, переводили.
Екатерина II вдохновлялась книгой Беккариа, когда писала свой «Наказ».
Вольтер говорил посетившему его итальянцу: «Скажите маркизу де Беккариа, что я, несчастный семидесятисемилетний старик, стою одной ногой в могиле, хотел бы быть в Милане с единственной целью, как можно скорее увидеть, узнать и восхититься тем, кем постоянно восхищаюсь здесь». Через сто лет в названии романа Достоевского прозвучит отголосок этой великой книги.
Времена менялись, ценность человеческой жизни становилась все больше, распространялись представления о том, что любой человек — мужчина или женщина, богач или бедняк, белый или чернокожий, взрослый или ребенок — заслуживает уважения. К концу XIX и началу ХХ века было ясно, что рабство — ужасная вещь, женщины добивались для себя равных прав с мужчинами, детей стали воспитывать намного мягче, рабочие объединялись в профсоюзы, чтобы не позволить обращаться с собой как со скотом…
В это же время постепенно, с трудом, но распространяется мысль о том, что человек, попавший в тюрьму, остается человеком, даже если он совершил страшные преступления. На Пасху к тюрьмам в России тянулись люди, которые приносили «несчастненьким» яйца или куличи, доктор Гааз добивался, чтобы преступников на этапе не заковывали в кандалы. Толстой писал «Не могу молчать», протестуя против смертной казни.
Потом наступил ХХ век со всеми его ужасами, и мы как будто обвалились в какую-то мрачную яму. Защищать права заключенных? — Еще чего! Они же преступники, им что курорт устраивать? Кормят плохо? Не лечат? А о чем они раньше думали? Ужасающая, бессмысленная — и, главное, совершенно тупая бесчеловечность, основывающаяся на самодовольном убеждении в том, что «у нас просто так не сажают», «вот со мной почему-то такого не бывает», а «эти пусть потерпят, так им и надо»…
У нас просто так сажают. С каждым из нас такое может быть. Заключенные, отбывающие — пусть даже справедливое — наказание имеют такие же права на честь и достоинство, как другие люди. Ничуть не меньше, чем мысли о жутких мордовских колониях или о колонии в городе Покрове, где убивают Алексея Навального, меня ужасает спокойное отношение тех, кто, вообще-то, ДОЛЖЕН помогать заключенным.
Голодающий Навальный с отнимающимися ногами лежит и читает Библию. Где представители церкви, призывающие проявить милосердие — к нему и к сотням тысяч других страдальцев? Общественные наблюдательные комиссии созданы для того, чтобы защищать права заключенных, а теперь представители одной из них заявляют, что Навальный симулянт, а в Ростове-на-Дону отказываются посещать Юрия Жданова, взятого заложником из-за деятельности его сына, потому что он «не звезда какая-то, чтобы к нему отдельно людей посылать».
Что же это за тупое и гнусное озверение? Подумайте, господа, что и вы можете оказаться за решеткой, стоит подуть другому ветру, развернуться политической интриге или борьбе группировок.
А если и не окажетесь, вы же живете в мире, который сами создаете, где каждый сам за себя, человек человеку волк и все сочится злобой. Хорошо, что здесь все-таки есть люди, не похожие на вас.
