Что пережили и переживают сегодня люди в оккупированном Мариуполе, рассказала на своей странице в Facebook журналист Надежда Сухорукова.
Ее записи — это больше двадцати страниц горя и слез.
27 февраля
«Когда мы все это переживём, я обязательно напишу о том, как страшно жить внутри войны. О разных людях и ситуациях, о том, как все меняется в один миг и все неважное уменьшается до микроскопических размеров.
Остаётся главное. Оказывается, главного не так уж и много. Это твоя жизнь, жизнь близких, друзей, людей, которые рядом. Чтобы твой дом был цел, чтобы твой город не расстреливали из ГРАДов, твою страну не терзали и не мучали.
Оказывается долгих планов быть не может. И жить нужно только сегодня. Загадывать на завтра — огромная роскошь. И все замечательно не тогда, когда у тебя есть шикарный телефон, ты уехал на крутой курорт или купил новую квартиру. Оказывается, все это тоже неважно. Как и количество денег, похвала на работе и число лайков в ФБ. Наверное, надо было догадаться раньше. И просто жить. Наслаждаться каждым днём и каждой секундой».
28 февраля
«Когда очень страшно надо что-то делать. Так советует моя подруга-психотерапевт. Во время воздушной тревоги она моет полы в подъезде. Три раза уже мыла. Теперь там стерильные полы, а она поборола страх.
Я во время обстрелов пишу. Чушь какую-то. Потому что ничего в голову не лезет и получается белиберда. Мне страшно, я считаю взрывы, слушаю раскаты и пишу. В перерывах смотрю на кота и собаку. Они проблемы со страхом решают кардинально.
Энджи падает на пол и засыпает, а котан лежит на спине и просто слушает. На морде написано: «Русские бомбы летите на …уй».
В доме у нас нет убежища, а те что есть, очень далеко. Мы туда просто дойти не успеем. Поэтому во время обстрелов общий коридор превращается в Ноев ковчег… В коридоре абсолютное единение, даже среди тех соседей, которые раньше друг друга терпеть не могли».
1 марта
«Ребята у нас нет света, перебои со связью, Киевстар вообще не ловит, заканчивается заряд на телефоне. Обстрелы не прекращаются. Я ненавижу это российское х***. Я не знала, что могу так кого-то ненавидеть. Эти твари сами не живут и не дают жить другим».
2 марта
«Все время хочу спать. Постоянно. …Я клюю носом даже во время страшных артобстрелов. Сижу такая спокойная — спокойная и считаю бахи. Наверное, так мой организм реагирует на опасность. Он отмораживается. Я все делаю на автопилоте. А ещё я не хочу есть. Совершенно… с трудом в себя что-то впихиваю. Только, чтобы были силы. И пить тоже почему-то не хочется.
Я пытаюсь выгуливать собаку до комедантского часа и между обстрелами. Правда, никогда не получается погулять именно в затишье. Пока мы спустимся со своего пятого, без лифта, начинает страшно бахать. Я и Энджи летим на любимую полянку под мерзкие звуки. Их не перепутаешь ни с чем. Впечатление, что бьют огромным молотом по железной крыше, или, если летят ГРАДы, то ощущение, что приближается огромный поезд -убийца, от которого трясется земля и стынет кровь в жилах.
Мы с Энджи знаем, что происходит. Мой любимый город убивают проклятые российские оккупанты. Мы их ненавидим, и желаем им смерти».
3 марта
«Это очень страшно, когда не можешь дозвониться до родных. Война не даёт. Я в Мариуполе. У меня телефон на две карточки, одна, пока работает. Свет перебит, воды нет, тепла тоже. В Мариуполе мертвая тишина. Город, как будто затаился. По подоконнику стучат капли дождя. Не хочу думать о плохом. Все обязательно будет хорошо. Для нас. Для Мариуполя. Для Украины».
Трагедия в Мариуполе - на первых полосах мировых изданий.
18 марта Надежде Сухоруковой чудом удалось эвакуироваться из Мариуполя.
18 марта
«…Я жива и теперь буду жить долго. А мой город умирает мучительной смертью. Двадцать дней я умирала вместе с ним. Я была в аду. Я не герой, я обычный человек и мне было страшно умирать. Последние три дня по моему городу лупили каждую минуту. Без перерыва.
От гула самолётов внутри меня все леденело. В нашем подвале молились все и просили, чтобы бомба пролетела мимо. Когда содрогалась земля мы выдыхали. Но мимо это не значит в никуда. Мимо — это значит не в нас.
Знаете, как это, когда в подвале всегда темно и горит тусклая свечка, а ты не уверен день сейчас или ночь? Когда, чтобы выйти из подъезда нужно иметь особенное мужество. И ты кидаешься к каждому кто вернулся снаружи с вопросом, какие там новости?
Трупы твоих соседей и знакомых никто не вывозит. Погибшие лежат в подъездах, на балконах, во дворах. И тебе ни капельки не страшно. Потому что самый большой страх — это ночные обстрелы.
Знаете, на что похожи ночные обстрелы? На смерть, которая вытягивает из тебя все жилы. Ночью нельзя спать. Потому что снятся мирные сны. Ты выныриваешь из них и погружается в кошмар.
Ты сидишь и понимаешь, что не можешь даже двигаться. Ты не можешь убежать, нет смысла кричать, нет смысла прятаться. Он все равно найдет тебя, если захочет. А потом наступает тишина. Она мертвая. В это время мы ждём, что же ещё прилетит. И если появляются новые звуки — цепенеем. Потому что не понимаем, что они означают. Какую смерть: быструю или страшную и мучительную? Кажется за несколько недель на нас испытали все виды оружия».
«Знаете, что я увидела, когда меня забрали друзья и везли из Мариуполя? Я не узнала свой город. Слишком долго сидела в подвале, а его за это время уничтожили окончательно.
Я увидела мертвые дома, обугленные стены, вырванные с корнем деревья, оборванные провода с флагом и убитых людей на дороге. Но самое страшное было не это. Мы ехали мимо пятнадцатиэтажки с выбитыми стеклами. На улицу развевались шторы и гардины. Мне показалось, что этот дом почти не пострадал. Но мы его объехали.
Позади дома была вырванная стена и изрезанные осколками балконы, вынесенные взрывной волной окна. Это был дом перевёртыш. Как загримированный покойник. Издалека живой, а вблизи мёртвый. И таких домов было сотни».
19 марта
«Главное не сойти с ума, потому что страшнее бомб — неизвестность…
Я в первый раз за неделю набрала сына, который находится за сотни километров от этого ада. Он начал кричать: «Мама, вы живы? Все живы?» Я не знала, что именно людям в других городах известно о Мариуполе и стала рассказывать ему, что нас бомбят, забрасывают ракетами, убивают.
Потом ко мне подошли несколько мужчин и попросили узнать, как дела в других городах. У людей вообще не было никакой информации. Они жили в вакууме.
Парень в рабочей курточке все время спрашивал: «Киев наш, украинский?» Сын сказал, что все хорошо, что мы сражаемся, что враг несёт потери. Я повторяла каждое слово. Парень поднял вверх кулаки и погрозил ими гудящему над нами самолёту. В тот момент почему-то было не страшно. В тот момент казалось, что все плохое закончится очень скоро. А потом стали поливать градами и ракетами. Выйти из дома было невозможно.
Я до сих пор не могу понять, как люди могут волноваться из-за такой чепухи, что у них старый телефон или недостаточно большая зарплата. В нашем подвале мне не пригодилась ни одна гривна. А телефон умер через день после отключения света. Мои маленькие племянники спали одетыми. И не только потому что было адски холодно, но и потому что если упадет бомба, нас засыпет, а мы останемся в живых, то выбираться из-под завалов лучше в обуви и куртках.
Знаете, спустя десять дней постоянных обстрелов я стала чувствовать их начало. У меня противно пустело в груди и не хватало воздуха. Я лежала на двух стульях, в отсеке с серыми ледяными стенами. Надо мной и подо мной были трубы, рядом на досках и матрасах моя семья с белобрысыми маленькими племянниками, семья моей подруги и собака Энджи, которую мы затаскивали и вытаскивали из подвала насильно. Она категорически не хотела гулять на засыпанном пеплом и стеклами дворе, ни минуты.
Если бы мы не уехали этим утром нас бы уже не было. Меня, по крайней мере, точно. Мы не спали несколько суток. Вернее наше состояние можно было назвать полусном. День слился с ночью, глаза постоянно слипались, но тело было начеку. По теории вероятности в наш дом должны были скоро попасть. Они уже обдолбили все многоэтажки вокруг. От некоторых оставались половинки.
Я не знала есть ли там люди в подвалах. И если они там есть, что они чувствуют? Я не чувствовала почти ничего. Мне казалось, что на самом деле ничего нет. Что мне снится адский кошмар. Мне нужно проснуться. Скоро я открою глаза в своей кровати и пойду умываться и пить чай.
А потом великан гремел железом. Он снова ходил по моей земле. Этот звук перед началом обстрела сводил с ума. Было впечатление, что передвигали что-то металлическое, огромное и страшное».
20 марта
«… За две недели в подвале я не потратила ни одной гривны. Их там просто негде было тратить. Никто ни у кого не вырывал оставшуюся еду из рук. Все делились. Мои друзья и близкие, мои соседи и даже малознакомые люди помогали чем могли. Бесплатно.
Когда мы приехали в Мангуш очень хороший человек поселил нас, 16 взрослых и детей, собаку и котов в свой красивый дом. Мы спали в теплых постелях, мылись в ванной и ели из разных тарелок за накрытым столом. Я спросила «Сколько это стоит?». Он ответил: «За кого вы меня принимаете?»
А его односельчанин продавал голодным людям на разбитых и обстрелянных машинах, в грязных куртках, с перевязанными головами и руками, с замученными от бессонных ночей детьми, брынзу и творог за пятьсот гривен.
«Я выхожу на улицу в перерывах между бомбежками. Мне нужно выгулять собаку. Она постоянно скулит, дрожит и прячется за мои ноги. Мне все время хочется спать. Мой двор в окружении многоэтажек тихий и мертвый. Я уже не боюсь смотреть вокруг.
Напротив догорает подъезд сто пятого дома. Пламя сожрало пять этажей и медленно жуёт шестой. В комнате огонь горит аккуратно, как в камине. Черные обугленные окна стоят без стекол. Из них, как языки, вываливаются обглоданные пламенем занавески. Я смотрю на это спокойно и обречённо.
Я уверена, что скоро умру. Это вопрос нескольких дней. В этом городе все постоянно ждут смерти. Мне только хочется, чтобы она была не очень страшной. Три дня назад к нам приходил друг моего старшего племянника и рассказывал, что было прямое попадание в пожарную часть. Погибли ребята спасатели. Одной женщине оторвало руку, ногу и голову. Я мечтаю, чтобы мои части тела остались на месте, даже после взрыва авиабомбы.
Не знаю почему, но мне это кажется важным. Хотя, с другой стороны, хоронить во время боевых действий все равно не будут. Так нам ответили полицейские, когда мы поймали их на улице и спросили, что делать с мертвой бабушкой нашего знакомого. Они посоветовали положить ее на балкон. Интересно на скольких балконах лежат мертвые тела?
Вся жизнь в моем городе сейчас тлеет в подвалах. Она похожа на свечку в нашем отсеке. Погасить ее — нечего делать. Любая вибрация или ветерок и наступит тьма. Я пытаюсь заплакать, но у меня не получается. Мне жаль себя, моих родных, моего мужа, соседей, друзей».
21 марта
«Знаете, как страшно расставаться сейчас даже на несколько минут? Я повторяю себе, что я уже не в аду, но продолжаю слышать гул самолётов, вздрагивать от любого громкого звука и втягивать голову в плечи. Мне страшно, когда кто-то уходит. Там, в аду, не все уходящие возвращались.
Хрупкая девушка Аня из пятнадцатиэтажки приходила каждый день. Ее родители жили возле школы на Кирова и она очень волновалась за них. Перевести к себе не могла. Для них расстояние в две остановки было непреодолимым. Ее квартира под самой крышей. Самолёты, которые бомбили город, кружили, казалось, над самым чердаком.
Каждый день Аня шла к родителям под обстрелами. Мины свистели вокруг и ложились рядом с ней. Она падала на землю и закрывала голову руками Ей было очень страшно. Путь был не очень длинным для мирного времени, но во время бомбёжек практически непроходимым. Анна шла по нему дважды, туда и назад, и видела как все менялось. Ещё вчера целые дома, становились за ночь руинами. Они стояли пробитые насквозь с черными глазницами выгоревших окон.
Я считала ее героем. Она навещала родителей и приходила в дом на Осипенко, чтобы выдохнуть, перед возвращением в свою квартиру. Пила воду, становилась в проёме дверей и молчала. Иногда приносила драгоценные памперсы или крем для недельного Никиты.
Каждый день Аня менялась, как и город. Она становилась все прозрачнее, а темные круги вокруг глаз все больше. Аня ничего не ела. Говорила: «Не могу ничего впихнуть в себя, не лезет». О том что видела во время своих походов не говорила. С нами было много детей и Аня не хотела никого пугать.
Когда по нашему району стали лупить без остановки, стала ходить к родителям раз в несколько дней. Я думала, что она настолько хрупкая и прозрачная, что осколки ее просто не задевали. После того как снаряд попал в дом наших знакомых и мы перешли в другой подвал, больше ее не видели. Она и сейчас в Мариуполе. У нее нет машины, старенькие родители и несколько кошек.
11 марта погиб муж моей подруги. За день до этого они приходили к нам и мечтала, что встретятся после войны».
Как погиб Виктор, рассказала сама подруга Надежды Наталья Дедова:
«9 дней назад, 11 марта, в обед, мой мир рухнул. Две мины. Первая — в нашу спальню. Там я и мама. Вторая — в нашу кухню. Там — Витя.
Бетон сыпится на голову. Его тут же вдыхают лёгкие. Потом — очень сильный удар в висок и затылок. Кровь капает на банный халат, заливает уши. Маму и меня спасают шапки.
Я кричу: «Саша!». В ответ: «Мама, я здесь!». Потом, в коридоре, в бетонной пыли, спотыкаюсь о свёкра. У него — ни царапины. И только возле лифта понимаю: не вижу и не слышу Витю. Я была в нем уверена!
Последняя фраза: «Саша, у меня нет света!». И Саша даёт фонарик, хотя в комнате — светло. Сонная артерия. Витя живёт ещё около минуты, доходит до коридора и навсегда становится нашим светлым Ангелом.
22 года из моих 44 и его 52 — мы были вместе.
22 года из моих 44 и его 52 — мы дышали одним воздухом.
22 года из моих 44 и его 52 — мы были телесемьей.
И 11 марта 2022 года весь наш мир — рухнул. А спустя 4 дня — снова прилёт. И дом — загорается. И горит — несколько суток. Горит, вместе с моим самым лучшим, самым светлым, самым добрым и самым любимым человеком. И от бессилия сердце разрывается на части. От бессилия ты орёшь и плачешь. Плачешь и снова орёшь.
До отъезда из города я больше не смогла зайти в квартиру. Двери — перекосило. Замок — заклинило. Мы ломали его. Выбивали лутки. Вокруг — грохотало, летели мины, грады. Мир — сходил с ума. Но Витя так и не пустил меня в квартиру.
Я не знаю, как жить теперь без его: «Мася, я скоро буду!».
За несколько часов до трагедии мы лежали все вместе на кровати. Было холодно. Саша мечтал, как снова поедет во Львов. Купит там круассанов, шоколад… А Витя отвечал: «Сыночек, всё обязательно будет!».
Спасибо, мой дорогой человек, что все эти годы у нас с Сашей, благодаря тебе, всё было: любовь, забота, нежность, понимание, радость, мечты и путешествия, любимая работа.
Спасибо за любовь, мой самый лучший Мастер света! Мой самый лучший фотограф! Мой самый лучший коллега! Наш самый лучший сын, папа, муж и зять!
Прости, что нет твоей могилы. Пусть наш Мариуполь, который ты так любил фотографировать, станет твоим небесным домом.
Витюша, мы тебя любим, помним и очень скучаем! Береги нас с небес! Будь, пожалуйста, как всегда — рядом! Нашим Ангелом!
Царствие небесное тебе! И вечная память, мой лучший!
Помяните, друзья. Сегодня 9 дней.
Пишу со страницы Надюши Сухоруковой, пока не могу восстановить свою. С 11 марта она и её друзья стали для нас второй семьёй. Витя передал нас в надёжные руки».
Кадры Мариуполя. Фото телеграм-канала "Украина сейчас". Автор фото Евгений Малолетка.
ПОДДЕРЖИТЕ НАС!
В Казахстане почти не осталось независимой прессы. За последние годы власти сделали все возможное, чтобы запугать тех, кто осмеливается писать о них правду, или «купить» их с помощью госзаказов.
В таких условиях независимые от власти или олигархов редакции могут рассчитывать только на поддержку читателей.
Редакция «РЕСПУБЛИКИ»(раньше KZ.media) никогда не зависела ни от власти, ни от олигархов. Для нас нет запретных тем, мы пишем о том, что считаем важным. НО НАМ НУЖНА ВАША ПОДДЕРЖКА!
Помогите нам рассказывать вам ПРАВДУ о ВАЖНОМ!
Поддержать нас можно через KASPI GOLD, отправив свою сумму на номер телефона 8-777 681 6594 или на номер карты 5169 4971 3344 9037.
И есть еще несколько способов – они на этой странице.
