Пасху в этом году я решила отметить не в кругу семьи, как принято у большинства, а с друзьями на фронте. Дождавшись от них ответа «можно», я тут же купила билет на поезд и в ночь выехала из Одессы в Запорожье.
О войне, судьбе, карме
В купе я ехала с женщиной по имени Светлана и ее 12-летней дочерью. Они тоже ехали на фронт отмечать Пасху с мужем и отцом — военным. Мы много разговаривали. О войне, о судьбе, о так называемой карме.
Когда речь зашла о карме, женщина решила мне рассказать о себе. Ей 45 лет, старшей дочке — 25, а младшей, как я уже сказала, 12. Родилась Светлана в Донецкой области, там же вышла замуж, там же родились дочери.
«У нас с мужем был небольшой бизнес, построили дом, на жизнь хватало. Потом наступил 2014 год, и Россия оккупировала мое родное село. Жить под оккупацией мы не смогли бы, и нам пришлось бежать. Взяли с собой, что смогли, и выехали», — рассказывает женщина.
Обустроилась семья недалеко от Донецка, в городе, который десять лет назад не был оккупирован. Там семья и начала строить жизнь заново. Возродили бизнес, купили новый дом, а потом… началась полномасштабная война.
Муж Светланы сразу же вывез жену и дочерей подальше от фронта, а сам пошел добровольцем в армию. Чуть позже сообщил, что их дома больше нет — Россия его уничтожила. Уже второй. Сейчас Светлана живёт на съемной квартире с младшей дочерью. Старшая вышла замуж и живет с мужем. Супруг Светланы сейчас на фронте, она едет его навестить.
«Вот если правду говорят, что все, что приходит в нашу жизнь, эта карма за прошлые грехи, то где же я успела так нагрешить? За что мне такое», — тяжело вздыхает женщина.
Город-Призрак
Утром наш поезд прибыл в Запорожье, и мы со Светланой прощаемся. Ее забирает муж, меня — мой друг и военный Паша.
Мы едем в прифронтовой город Орехов.
Орехов — крупнейший населенный пункт (больше 14000 жителей), через который шли силы ВСУ вперед во время контрнаступления прошлым летом. Он находится всего в 18 километрах от села Работино, где остановилось летнее наступление. Сейчас Орехов это тыловая база украинской оборонной операции.
Уже по дороге к Орехово ощущается война — дороги в ямах от снарядов, у некоторых домов нет крыш, выбиты окна. Чем ближе к Орехову, тем меньше становится машин, и в итоге мы остаемся одни.
На въезде в город я вижу небольшой магазин, прошу остановить — хочу воды.
Продавщица в магазине удивляется, встретив не местную гражданскую в таком районе, и советует дальше не ехать.
Я спрашиваю, сильно ли стреляют.
«Обычно начинают ближе к вечеру, но, бывает, и с самого утра бомбят. Хотя что там бомбить? Там уже нечего сносить. Города почти нет», — рассказывает продавщица.
Обстреливают россияне Орехов в основном авиационными бомбами, иногда ракетами. Последствия обстрелов я увижу потом. При въезде в город виден бывший жилой район с одноэтажными домиками — там нет ни одного целого.
Мы едем ближе к центру города, где находятся многоэтажки. От ударов бомб в домах снесены подъезды. Разрушены рынки, магазины, церковь.
Мимо проезжает женщина на велосипеде. Кричу женщине — прошу ее со мной поговорить. «Некогда мне, я не для того с подвала вылезла, чтобы с вами разговаривать», — отвечает женщина, даже не притормаживая.
Паша говорит, что некогда уже и нам: поступила информация, что россияне подняли самолеты, и к нам уже летят очередные бомбы. Мы уезжаем.
«Хочется просто перестать бояться»
Покидаю город с ощущением какой-то беспомощной опустошенности. Очень сложно научиться принимать, что в ХХI веке кто-то так просто и безнаказанно может уничтожать тысячи жизней, бомбить дома и города в соседней стране.
Паша пытается поднять мне настроение, показывает на поле и говорит: «Смотри, пшеница растет». И действительно, километрах в десяти от уничтоженного города зеленеет поле пшеницы. Несмотря на обстрелы, поля все же засевают местные фермеры. К одному из них я и еду на ночлег.
Андрей встречает радушно. Предлагает мне борщ, плов, а в доме вкусно пахнет паской (пасхальным хлебом).
Спрашиваю хозяина, смог ли он засеять поле. Андрей вздыхает и говорит, что сейчас он это делает скорее по привычке, чем ради заработка.
«После оккупации части наших территорий логистика очень подорожала. Теперь зерно можно вывезти только через порт. А солярка дорогая, везти дорого очень. Поэтому в нашем районе зерно покупают в два раза дешевле. Так что могу и не отбить вложенное, если еще в поле не прилетит», — рассказывает он.
В поле фермеру уже попадала ракета, прилетало и в амбар для хранения зерна. Но мужчина продолжает сеять. Не только по привычке, как он говорит, но и чтобы дать хоть немного заработать вынужденным переселенцам, которым фермер старается дать жилье и работу.
«Люди из разрушенных городов и сел не хотят уезжать далеко. Большинство старается поселиться поближе, ведь все верят, что вот-вот смогут вернуться домой», — говорит фермер.
К нам подходит жена Андрея — Инна. Она принесла паску. Спрашиваю, святила ли она хлеб?
«Та ничего я не святила, я сейчас в церковь боюсь ходить. Россияне любят стрелять по скоплению людей, и мы все тут стараемся толпой не собираться», — объясняет женщина.
Семья долго рассказывает о своей «замороженной» жизни. Уже третий год они живут «на чемоданах», постоянно читая фронтовые новости, чтобы в случае угрозы оккупации успеть уехать.
«Если честно, мне не то что в церковь, мне ничего не хочется. Просто существуешь на автомате, что-то делаешь через силу. Нет ни желании, ни мечты. Хочется просто перестать бояться», — со вздохом завершает свой рассказ женщина.
«Смогу смело смотреть детям в глаза»
На второй день Паша, как и обещал, забирает меня посмотреть как стреляет «Град-призрак».
Град — это реактивная система залпового огня, а призрак — потому что самодельная, установленная самостоятельно военными на не приспособленный к этому изначально гражданский автомобиль.
Приезжает за мной Паша со своим помощником — молодым лейтенантом. Он в армии четыре месяца, до этого тоже был фермером на своем хозяйстве и даже хотел сделать себе бронь от армии, но повестка пришла раньше.
Спрашиваю, почему не хотел в армию и не жалеет ли, что забрали?
«Та боялся я, вот и не шел. Когда началась полномасштабная, хотел пойти добровольцем. Но потом страх взял свое. Та и привык я к нормальной жизни. Ванна, горячая еда, девушка любимая рядом. А тут по две недели нет возможности даже помыться», — жалуется лейтенант, но говорит, что не жалеет.
«Хоть смогу смело посмотреть детям в глаза, не стыдясь, что убегал», — добавляет он.
Мы заезжаем за другими военными и вместе с «Градом-призраком» выезжаем в поле. Военные ждут цель. Наводят. Выстрел. Корректировка цели. Снова наводят. Стреляют. Снова корректировка.
Кто-то кричит, что в небе появилась «Зала» (дрон-разведчик россиян). Это за нами. Россияне хотят узнать, откуда стреляли, и уничтожить установку. Мы очень быстро запрыгиваем в машины и уезжаем. Уже в безопасности связываемся с нашими «наблюдателями». Узнаем, что в одну цель все-таки попали.
«Ну, хоть не зря приехала», — пытается шутить Паша.
Мой третий день на фронте носил не рабочий, а можно сказать, «развлекательный» характер.
Паша решил поздравить меня с праздниками и показал «тренировочное» поле. Там он учил лейтенанта, как стрелять из наградного пистолета и со снайперской, как мне сказали, крутой винтовки.
Я была рада, что к ним приехала. Здесь, хоть и сложно, и страшно, но именно на фронте, в кругу солдат, ты сильнее всего ощущаешь боевой дух сограждан. И именно здесь появляется вера в победу.
А праздники я все равно уже не праздную.
Читайте другие статьи этого автора по ссылкам:
- Мне снится, что я попала в плен. Медики на украинском фронте
- Один день из жизни прифронтового поселка на Херсонщине
- «Пока не почувствуешь, как взрывная волна бьёт в грудь, — не поймёшь». Херсон живет и защищается
- Боевое братство. Как живут и о чем мечтают защитники Донбасса
ПОДДЕРЖИТЕ «РЕСПУБЛИКУ»!
_
Можно через KASPI GOLD, отправив донаты на номер телефона 8-777 681 6594 или карты 4400 4302 1819 1887.
И есть еще несколько способов – смотрите на этой странице.
